Никита Кузьмич вздохнул и взялся за вилку. Есть ему совсем не хотелось, но, если отказаться, Надя станет переживать. У неё ведь единственная радость – целый день торчать у плиты. Готовит как в ресторане: то мясо по-французски, то курица по-польски, то торт испечёт, да такой, что язык можно проглотить. Одна беда – без надобности это все Никите Кузьмичу. Он с юности привык питаться просто и ограниченно, потому и фигура к старости такая, какой и у многих сорокалетних нет – плоский живот, поджарые бедра, ни грамма лишнего жира. Он бы вполне удовлетворился гречкой на завтрак и борщом на обед, а ужин традиционно отдал бы врагу. Но нет – тут тебе и сырники, и ватрушки, и плюшки, и прочая фигня, от которой слабеют мышцы, кости и ткани становятся рыхлыми, и вот уже тянет бок, шею, крестец…

– Батюшка, ты что не кушаешь? – Надежда Сергеевна смотрела на него с укоризной. Позади неё на подоконнике так же укоризненно раскинул колючие ростки столетник, словно руками развёл в негодовании.

– Я ем, матушка. – Никита с досадой обмакнул сырник в сметану и отправил его в рот, затем другой. – Все. Сыт. Благодарствую.

– Да как же сыт, когда ещё полная тарелка? – расстроилась Надежда Сергеевна. – Ну хоть ещё один!

– Нет, – твёрдо произнёс Никита Кузьмич. – Лучше чаю мне налей.

Надежда Сергеевна послушно поднялась, налила в красивый голубой бокал кипятку, кинула туда пакет с заваркой.

– Лимончик положить?

– Положи.

После завтрака Надежда Сергеевна тщательно растерла спину и бока Никиты Кузьмича мазью с пчелиным ядом, затем закутала его своей шерстяной шалью и велела полежать пару часов. Никита Кузьмич лежал на диване с видом мученика, смотрел нудную передачу по телевизору, и ему было отчаянно скучно. Наконец он решительно щёлкнул пультом и крикнул:

– Надюша!

– Что, папулечка? – ласково отозвалась та и заглянула в комнату. Руки у неё были по локоть в муке.

– Опять плюшки? – Никита Кузьмич нахмурил седые кустистые брови. – Заканчивай ты с этим, мать. Сколько, ей-богу, можно!

– Да что ещё делать, Никитушка? – растерянно произнесла Надежда Сергеевна. – Все какой-то интерес.

– Глупости это, а не интерес, – буркнул Никита Кузьмич. – Давай, что ли, на дачу завтра поедем?

– Так как поедем, батюшка, если ты нездоров? – Надежда Сергеевна всплеснула руками. – А ну как окончательно надорвёшься? Не ровен час, в больницу загремишь.

– Не надорвусь. – Никита Кузьмич решительно сел и тут же скорчился от боли.

Надежда Сергеевна бросилась к нему.

– Вот видишь! Разве можно? Тебе покой нужен и тепло. А я завтра доктору позвоню, Андрей Иванычу. Пусть приедет, поглядит тебя.

– К черту доктора, – Никита осторожно спустил ноги с дивана. – Ай! Черт бы побрал этот бок. Уй-уй-уй. – Кряхтя и охая, он побрел в кухню. Достал с полки бутылку коньяку, плеснул в рюмку, с шумом втянул носом воздух и выпил залпом.

– Зря ты, Никитушка, – неуверенно проговорила Надежда Сергеевна, входя за ним следом. – Зря. Давление подскочит.

– Да хоть и подскочит, – сердито огрызнулся Никита Кузьмич. – Надоело трястись над собой, как над писаной торбой. Скажи лучше, Колька звонил сегодня?

– Звонил. – Надежда Сергеевна опустила голову.