Утром принесли завтрак, продукт местного дрожжевого производства — склизкое белое месиво с комочками, пахнущее мясной подливкой, а на вкус… Интегропища была куда изысканней. Правда, фон Штромбергу позавтракать не дали — увели на предмет подробных консультаций, а вернули уже в двенадцатом часу.

— Покасывал пастору, как фключать кипноинтуктор, — рассказал Гюнтер, — как рекулирофать и настраифать…

— И как? — мрачно спросил Белый.

— А никак! — беззубо улыбнулся штандартенфюрер. — Претохранители перегорели, а бес них кипноинтуктор пойтёт враснос.

— Но Помаутуку вы об этом не сказали? — уточнил Сихали.

— А сачем? — ухмыльнулся фон Штромберг. — Пускай сам тогатается!

— Наш человек! — осклабился Тугарин-Змей и хлопнул новоберлинца по плечу. Тот присел.

До обеда узники сидели, лежали, болтали, объясняли Гюнтеру на пальцах суть Мировой Сети и устройство фотонного привода, а сразу после обеда Тимофея вызвали на допрос.

Двое «чернецов» шагали впереди него, двое стерегли сзади — никуда не денешься. У каждого по кобуре справа и слева — восемь стволов на одного. Перебор.

В большом кабинете, куда привели Брауна, всё дышало стариной — мебель, гобелены, картины — Адольф Гитлер вполоборота, Адольф Гитлер анфас, радостные крепыши из гитлерюгенда обступили фюрера и ловят каждое его слово, внимают с открытым ртом… Соцреализм.

За большим письменным столом сидел Помаутук, брезгливо перебирая пожелтевшие папки с делами.

— Добрый день, генрук, — приветливо сказал пастор, не поднимая головы. — Присаживайтесь.

Сихали непринуждённо расселся на потёртом диване, заметив, что охранники не покинули кабинет — чаплан принимал меры предосторожности.

— Для чего вы всё это затеяли? — с любопытством спросил Браун. — Я даже не вспоминаю о том, как вы нас подставили, как обманули доверие, это всё пустяки, дела житейские и понятные — подлец, он и в АЗО подлец. Но чего для?

Джунакуаат захлопнул папку и сложил руки на столе.

— На «подлеца» не обижаюсь, — сказал он, облизывая губы, — как вы совершенно правильно заметили, это мелочи. Для чего… Могли бы догадаться, я был с вами довольно откровенен!

— Хотите изменить мир?

— Мир таков, каковы люди в миру. Моя цель — изменить человечество! Никто даже не заметит перемены, просто однажды — и очень скоро! — включится гипноиндуктор, покрывая психоизлучением весь земной шар, и… Люди станут другими — отзывчивыми, незлобивыми и кроткими, готовыми возлюбить ближнего! Жадные расщедрятся, преступники раскаются, лжецы станут говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Христианин обнимет мусульманина, как брата, и буддиста они примут, как родного, поскольку никому и в голову не придёт причинять страдания и смерть живым существам! Все будут помогать друг другу, и не потребуются суровые законы, ибо понимание и милосердие станут высшими правилами жизни. Господи, да разве вы сами не захотите жить в таком вот ласковом, добром, безопасном мире?!

— Захочу, пожалуй, — сказал Сихали задумчиво, — если вы, конечно, отобьёте мне память, и я стану, как все, куклой, живым манекеном, чучелом праведника! А иначе я буду помнить, что вокруг не живые люди, а биороботы, запрограммированные на любовь.

— О, эти доводы я слыхал не раз, — отмахнулся Помаутук. — Видите ли, вы не в том направлении думаете, не так решаете эту сложную морально-этическую задачу. Понимаете, человечество никогда не достигнет духовного благоденствия естественным путём.