На скорости, с которой скачешь по школьным коридорам, перелетаешь через заборы квартала, влетаешь в класс, где поджидает суровый учитель; на скорости, без которой не подняться на трибуну и не вскарабкаться на дерево, без которой не обойдешься на улицах Мексики, – с ней не пропустишь никакую встречу, что изменит день, а может, и жизнь. На умопомрачительной скорости безумного кузнечика Фрида, пылкая и неуемная, та, что с детства увлекается лишь играми для мальчиков, не упускает возможности принять смелый вызов, после которого c разбитыми коленями обычно отмываешь душу и расцарапываешь себе лицо.

Ноги Фриды, хранящие в себе память об ушедшей храбрости и о никогда не подводящей решимости (эти качества напоминают о себе, словно зуд), закостенели и, будто деревяшки, стали неподвижны; ей двадцать лет, и такой след оставила после себя Авария – для Фриды это своего рода дьявол, что вселил в ее тело шизофрению, – и потому диким, неистовым и безумным танцем Жермана и Тины наслаждаться приходится со стороны. Фриде кажется, что и она с ними рядом пританцовывает: Тина высоко задирает юбку, по коже между бедрами и по лбу течет пот; радостная, но при этом по прежнему спокойная, она готова танцевать еще и еще – для своего кубинского любовника Антонио Меллы Тина словно текила.

У невероятной красоты Меллы лицо греческой статуи, съесть его можно в два укуса, не выбирая голову, тело или то, что он говорит.

Надрывается патефон, богема все приходит и приходит, словно черные муравьи, привлеченные каплей меда. Тут вам и радость, и политика, и трагедия. Стыдливость и табу оставляют за порогом. И после долгих месяцев, на которые ее силком уложили в постель, гулянки у Тины стали для Фриды лучшим способом встать на ноги. Чувствуя себя старухой в двадцать лет, она хотела бы снова ощутить молодость, натянуть в себе золотую струну былой непоседливости, которая влекла ее на свет блуждающих огоньков; эти шумные разговоры и подшучивания хотя бы наводили в голове порядок, музыка западала в душу и заставляла сердце биться в такт. Пока нельзя пускаться в пляс, еще не время, но, надеется она, все скоро наладится, уже налаживается; и все таки Фрида позволяет себе петь, хватая какого нибудь товарища за шкирку – ведь они все товарищи. Разгоряченная мескалем, каждая капля которого переворачивает реальность, она совершает путешествие изо рта в глотку (пить Фрида пока не разучилась, она пьет, уверенно стоя на ногах, будто сделанных из папье маше). Фрида знала, что никогда больше не ощутит радости двадцати лет, все из за разбитого на кусочки тела, и недуг этот навсегда взял верх над молодостью, но, покачивая бедрами, пришла Тина, богиня с невероятными волосами, и зашептала ей на ухо.

Она везде ее искала: «Я повсюду тебя искала, Фрида, а вот Диего Ривера, он разыгрывает здесь рядом спектакль, давай вас познакомлю». Десяток женщин припали к его губам и вцепились в рубашку. Тина хочет познакомить ее с Диего Риверой, он тоже пришел на вечеринку. Фрида изображает удивление: «Ух ты, давай, я его не видела!» Тина берет ее под руку, и они идут на поиски monstruo . Наконец то! Две девушки, толкаясь локтями, пробиваются через вакханалию; Фрида выпрямилась, даже не задумываясь, расправила плечи, она внутренне прыгала от радости, так радуются после томительного ожидания; на самом деле она отчасти пришла только ради этого, ради встречи с Риверой.

Но вдруг раздался выстрел. Послышались крики – женский визг, треск стола, все бегут, все шумят. Тина отпускает Фриду и забывает о своем намерении ее представить: в патио завязалась схватка. Слышен смех, несмотря на потасовку, горланят песни, навстречу очередным ночным затеям на улицу несутся с бутылками в руках пьяные мужчины.