— Нечего рассказывать. Просто украла сотовый из ее сумки.

Это было легко.

— Ах ты ж моя малышка. Умница. Вся в отца. Видал, Саид. Не девка, а огонь. Самого Графа вокруг пальца обвела. Сделала его. Можно документы обнулить, сделки отменять. Ничего больше не в силе. Ни один наш договор. Звони ребятам, пусть мочат сук этих. Не щадят. У меня развязаны руки.

— Я бы не торопился, брат. Зачем мочить? Все утрясли и замяли. Лекса дома. Не нужна нам война. Пора прекращать эти игры.

— Прекращать? Да он меня, как младенца.

— Главное, что твоя дочь вернулась.

— Она бы и так вернулась. Отдал бы, как миленький. Я все его условия выполнил.

— А если бы не отдал? Об этом не думал?

— Нет, не думал. Граф не посмел бы…

Я их уже не слушала. Мне было плевать, что они там обсуждают. У меня только в висках выстреливало: "Вся в отца". Худшего оскорбления и не придумаешь. Да, обвела вокруг пальца. Только не Воронова, а себя. Потому что он смирится. Он забудет обо мне, а я? Как я с этим дальше? В клетке этой?

Около месяца прошло. Первые недели отец охранял, не выпускал никуда. Я в это время с ума сходила и запиралась в своей спальне, ссылаясь на депрессию. У меня она и была. Затяжная. Нервы вытягивающая, как струны. Тянешь, тянешь, а порвать не можешь, только пальцы до мяса. Иногда не выдерживала и Андрею звонила со скрытого номера.

Дрожащими пальцами, так медленно, так долго, пока, наконец, не решалась надавить на кнопку вызова. "Алло" услышу — и несколько секунд нирваны с горячими волнами счастья по телу, обжигающе горячими, и потом в лед, да так, что больно невыносимо. Все саднит, ломается от обморожения.

Отключаюсь и рыдаю в подушку, кусая губы. Саид тогда отцу сказал, что надо позволить мне снова на сцену выйти, что это встряхнет меня, вернет к прежней жизни, поможет все забыть. Нельзя взаперти держать. Не понимал, что мне все равно. Я и так заперта. Внутри себя. Под тысячью замками. В темноте.

Без оттенков и цветов. ОН любил черный, а я его ненавидела. Мне в нем страшно стало, так жутко, что выть хотелось и волосы на себе рвать.

Ведь моя радуга исчезла задолго до того, как я приняла решение сбежать. Она вдруг просто растворилась в осознании всего происходящего. В утопичности наших отношений. Я маниакально следила за жизнью Андрея в СМИ. Искала статьи, заметки, фотографии и тихо скулила в подушку, чтоб никто не услышал. Особенно когда рядом с ним очередную женщину видела. Так быстро. Слишком быстро после того, как сбежала. Они появились снова. А может, они и тогда были. Все эти его сучки с глазами преданными, собачьими, раболепными и открытыми ртами в унизительном желании ловить каждое его слово. Насти. Бесконечные и безликие. Одинаковые Насти.

Я хлопала крышкой ноутбука и шла к зеркалу наносить грим. Яркий, вызывающий, наглый. Такой, чтобы все под ним спрятать, закрасить, заштриховать. Кукла чтоб оттуда смотрела. Размалеванная, ненастоящая маска.

И на сцену. Орать, бесноваться. Пусть все думают, что мне хорошо. И он пусть думает. Пусть видит мои снимки в газетах и интернете. Пусть знает, что я забыла и живу дальше. Радуюсь жизни и тому, что избавилась от него. Дура. На хрен ему о тебе думать? Кто ты вообще такая?

Это ты о нем думаешь. Живешь им. Не будь у тебя воспоминаний, сдохла бы давно в темноте своей. Но я в жалкой надежде на каждом концерте его глазами искала. Каждый раз. Ждала, что найдет. Не позволит вот так уйти, вернет обратно, похитит. Ведь это же Граф. Он может… Он все может, если захочет. Такой сильный, властный… такой.