* * *

Я лежал на кровати в своей комнате и уже несколько часов не отводил взгляда от картины на стене. Словно сквозь туман вспоминал, как отец приехал за мной в то место, которое я всегда буду считать проклятым. У меня не было желания ни задавать вопросы, ни отвечать на них. Просто хотелось глотнуть свежего воздуха — настолько мало нам иногда нужно для того, чтобы жить дальше. Всю дорогу домой мы ехали молча, отец — за рулем, я расположился на заднем сиденье. Ни одного взгляда, даже через зеркало дальнего вида, ни одного слова — любое было бы лишним.

Лишь спустя время мы смогли поговорить. Я не хотел выяснять, каким образом он узнал, где я — подтверждение моих догадок разрушило бы и так едва тлеющие между нами чувства. Есть грань, которую переступать нельзя, даже если ее цена — самообман.

— Андрей, ты можешь меня ненавидеть, ты можешь от меня отказаться и навсегда уйти из этого дома. Но сейчас я хочу объяснить тебе одну вещь. Ты совершил ошибку. Изначально. Которая повлекла за собой все остальные, и ты сам видишь, чем все закончилось. Ты сунулся в мир, не зная его законов. Ты взял под свое крыло людей, не умея ими управлять. И именно поэтому все смерти — и твоих друзей, и старика из отеля — они на твоей совести. Их в твоей жизни будет еще немало — но ты научишься воспринимать их как необходимость, а эти четыре — они навсегда останутся твоим личным грузом. Со временем он станет легче, но ты не забудешь. Никогда…

Я слушал то, что он мне говорил и удивлялся. Искренне. Самому себе. Потому что мне не хотелось ничего отрицать, доказывать, перечить. Мне казалось, что именно сейчас, в этот момент, состоялся наш первый искренний разговор, и он был своевременным. Потому что я не понял бы отца даже несколько недель назад. Я посчитал бы все его слова высокомерной нотацией. А сейчас каждое из них играло для меня суровой, но справедливой правдой.

Да, я взялся за то, что мне не по зубам. При любом другом раскладе, не будь я сыном Савелия Воронова, моим уделом была бы роль пушечного мяса, шестерки на первой же разборке. Теперь я понял и цену нашему везению, и поведение ментов, и все это ужасающее в своей циничности "представление".

Вероятно, другой на моем месте возненавидел бы отца. Но я чувствовал совсем другое, потому что наконец-то начал понимать, чего он от меня ждет.

Глава 5. Макс (Зверь)

Жестокость не всегда является злом. Злом является одержимость жестокостью…

(с) Джим Моррисон

Я крутил между пальцами четки. Один шарик, второй. То медленно, то быстро и смотрел на жирного ублюдка, привязанного к балке под потолком гаража, куда мы притащили его еще ночью. Он покрылся потом и вонял, как помойная яма. Ненавижу запах пота. Вообще не переношу вонь. У меня какое-то странно обостренное обоняние. Можно сказать, люди определяют симпатии и антипатии "на глаз", а я "на нюх". Я все еще не спросил у него самого главного, наслаждался моментом. Питался его страхом. Человека далеко не всегда ломают побои. С кем-то это действует, а с кем-то нет. Психологический прессинг работает на девяносто процентов. Неизвестность — вот самое страшное оружие пытки. Впрочем, как и молчание. А мне нужна была та информация, которую он может не дать даже под самыми жестокими побоями. Нет. Я лгу. Этот тюфяк сломался бы от первого удара, просто мне нравилось то, что я делаю.

Он висел здесь уже несколько часов. За это время рассказал мне, где спрятана наличность, сколько бабла у него на банковских счетах и их номера, вместе с секретными кодами. Он даже рассказал мне, сколько у него было любовниц и когда он трахал последнюю. Он перечислил всех своих врагов и друзей. Я же сидел на стуле напротив и смотрел на него, периодически вставая для того, чтобы нанести удар четко в одно и тоже место — в печень.