— Ах, что вы это! Побывать на его месте совсем неплохо.

— В другое время — да! А сейчас очень уж на него лёченские немцы зубы точат. Я как раз оттуда, из Лёче. Они там приняли такое решение, что теперь я за вице-губернаторскую голову и гроша ломаного не дал бы.

— Боже мой! — перепугалась экономка. — Неужели они так там разгневались на него? Из-за чего же?

— Вы разве не знаете, что приключилось на Новый год во время охоты? — удивился незнакомец и снова отхлебнул из кружки, а затем, пододвинув ее к хозяину, весело добавил:

— Выпейте и вы, отец, черт вас побери! Будь что будет. Стоит ли горевать из-за того, что я — жив?

Экономка уже загорелась любопытством и ухватилась за новую тему разговора, как ни интересна была для нее первая.

— Знаю, как же не знать! Но то, что вы, сударь, говорите…

— Я говорю только, что он разъярил их.

— Пошутил немножко, — попробовала экономка смягчить выражение пришельца.

— Ничего себе шуточка: пристрелил бургомистра!

— Так ведь ему все равно уже было шестьдесят четыре года. Не два же века жить.

Пришелец громко захохотал.

— Ох, какая вы добрая, бабуся. Добрее господа бога, — сказал он и трижды приложился к кружке; хозяин же к ней так и не притронулся. — Очень вы милосердная — прощаете грешникам.

— О, я истая христианка, сударь! В церковь мне, правда, ходить недосуг: обед надо варить. Его превосходительство, господин вице-губернатор, ничьей иной стряпни не ест. Но я все равно перед сном, загасив свечу и раздевшись, всякий раз читаю вечернюю молитву. Душа у меня, сударь, как белая голубка. Разве я одобряю злые деяния? Один у меня грех — если это в самом деле грех: я за своего барина жизнь готова отдать. И если лёченские немцы точат на него зубы, я сто раз готова подставить свою голову наместо его. А что, они и в самом деле точат зубы? Чего же они хотят?

— А вот это я уж самому господину вице-губернатору скажу, — ответил Жигмонд Бибок (ведь это был действительно он). — После обеда схожу поговорить с ним: у меня есть дело к нему. Не собирается он после обеда никуда уезжать?

— Думается, дома будет барин.

Дальше продолжать разговор тетушка Марьяк не могла, попрощалась и заспешила домой, не забыв, однако, выйдя на крыльцо, на чем свет стоит откостерить вернувшегося домой бродягу Бибока:

— До чего же мерзостный человек! И по виду-то как есть разбойник, из тех, что в горах скрываются. Мне довелось однажды увидеть знаменитого Яношика. Так даже у него лицо куда приятнее было, чем у Жиги. Скажите, пожалуйста, еще «бабусей» называет, бессовестный! А сам, между прочим, куда старше меня. Ох, бедняжка Бибок! Бедняжка Бибок!

Расставшись со старухой Войной, гёргейская экономка во весь дух помчалась домой — поскорее сообщить своему барину об удивительном событии и о тех дурных вестях, которые Жига Бибок принес из города Лёче. Однако с дурными вестями экономка опоздала: пока она ходила к Бибокам, в замок верхом на лошади прискакал Дёрдь Гёргей, обстоятельно рассказал дяде обо всем, что произошло накануне в Лёче, и сообщил о решениях городского сената, алчущего крови.

Вице-губернатор сидел бледный как полотно, и взгляд его, да, впрочем, и весь его облик, был вялый, утомленный. Однако, выслушав племянника, Гёргей слегка оживился.

— Как ты думаешь, братец, они действительно на жизнь мою покушаются; спросил он спокойным голосом.

— Этого я не могу сказать… Вряд ли они отважатся поднять руку на вице-губернатора Сепешского края. Но ездить в Лёче я вам не советовал бы… Саксонца обычно трудно свести с ума, но, если уж он свихнулся, с ним шутки плохи!

— Пожалуй, ты прав, — согласился вице-губернатор.