…первое исполнение его «Павлодарской симфонии» было восторженно встречено прогрессивно мыслящей интеллигенцией… нападки реакционной критики… тяжело переживал… не давали возможности исполнять… глубоко народные образы… влияние фольклора. песни крестьян, которые слышал в детстве…

На столе лежала нетолстая стопка нотной бумаги. На верхнем листе виднелись нанесенные шариковой ручкой противного фиолетового цвета беспорядочные каракули, несколько рисунков и надписи — в основном разнокалиберные гениталии, их текстовые обозначения, а также слова и цифры фролов магнитка 2002.

…их связывало глубокое чувство. отношения не просто супругов, но соратников, сотрудников в общей работе… ее семья… его родители… по-отечески привязался… переписывала ноты… была первым слушателем, любящим, но взыскательным…

— А это что, это кто так? Это его ноты, что ли?

Взял верхний листок, показал.

— Ой, не трогайте, пожалуйста, все-таки, музейный экспонат. А это к нам недавно школьники из Магнитогорска приезжали, замечательные, пытливые ребята, слушали, затаив дыхание, засыпали меня вопросами, хорошее поколение подрастает, я, знаете, даже почувствовала — не пропадет наша культура, если у нас есть такие мальчишки.

Мелентьев положил лист на место.

— Этот стол, это чудо, что нам удалось сохранить этот стол, это именно тот стол, за которым работал Афанасий Валерианович. Кажется, что стол еще хранит тепло его рук…

За окном посерело и пошел дождь.

…восторженно принял революцию… некоторое время служил телеграфистом на станции… очень помог Луначарский, и дело ограничилось высылкой… организовал первую в Восточной Сибири музыкальную школу… с воодушевлением принялся за работу… были созданы симфония «Страна встает» и сборник песен для рабочих хоровых коллективов «Эх, завод»… вернулся в Москву… плодотворный период в работе зрелого мастера…

Мелентьев заинтересовался стулом, стоящим около стола, и даже слегка присел на него. Стул был явно не старинный, на колесиках, с регулируемой спинкой и удобными подлокотниками.

— Афанасий Валерианович Тубов скончался 2 июня 1944 года.

— Умер?

— В Ташкенте, в эвакуации.

— А от чего?

— Он был уже пожилым человеком, его здоровье было подорвано ссылкой, болезнями…

— Это понятно, а умер-то он от чего?

— Ну… от старости. Я, к стыду своему, не знаю точно, каково было состояние здоровья Афанасия Валериановича перед кончиной… Он умер на руках у своей супруги…

— А она потом что?

— Э-э… Что вы имеете в виду?

— Ну, он умер, а она потом как?

— Она ненамного пережила своего великого мужа. Через несколько месяцев супруга Афанасия Валериановича скончалась.

Мелентьев на некоторое время уставился в окно. Шел дождь, густо растущие вокруг Дома-музея зеленые деревья с усилием мотались на ветру туда-сюда. На первом этаже что-то загремело, как будто разбилась посуда, и даже не сама разбилась, а при помощи людей, которые ее специально разбили. И еще раз загремело.

— Софья Арнольдовна, — с теплотой в голосе сказала Нелли Петровна. — Дай Бог всем молодым столько энергии, задора, сколько у нее в ее-то годы…

— А он что, прямо вот за этим столом свою музыку писал?

— Нет, конечно. Он писал музыку, сидя за фортепьяно. Я, помните, говорила про пианино, которое, к сожалению, было утрачено в войну.