Чика начала быстро оглядываться по сторонам, но Вулф успел спрятаться в полумраке дверного проема, споткнувшись при этом о лежавшего там человека, завернувшегося в газеты. В адрес Вулфа понеслись проклятия.

– Мотай отсюда, сволочь, здесь мой дом! – зарычал лежавший. – Подыщи себе другое место!

Вулф оглянулся назад, на улицу, и вовремя заметил там катафалк без номерного знака, подъехавший к главному входу похоронного бюро. Он был совсем новенький, отливающий в тусклом желтом свете черным металлом и хромированными деталями.

Человек, завернувшийся в газеты, принялся пинать Вулфа ногами, но тот не обращал на него никакого внимания. Чика проворно сошла с тротуара и, рывком открыв боковую дверь катафалка, к великому удивлению Вулфа, юркнула внутрь. Катафалк тронулся.

– Мать твою так! – выругался Вулф, выскакивая из проема на улицу. Но катафалк уже исчез из виду, затерявшись в потоке транспорта, идущего к Верхнему Манхэттену.

Нью-Йорк – Токио

Вулф и Аманда прибыли в рок-клуб "Ла Ментир", находящийся между авеню Би и авеню Эй, сразу после одиннадцати. По дороге им пришлось сделать большой крюк, так как одно из огромных многоэтажных зданий – по иронии судьбы штаб-квартира крупной страховой компании – обрушилось. Теперь его восстанавливали и огородили сложным переплетением строительных лесов. Развешанные в несколько рядов для временного освещения ничем не прикрытые электролампочки бросали на дом призрачный голубоватый отсвет, новые же алюминиевые уличные фонари уже исчезли: любители всего, что плохо лежит, выломали их, чтобы продать на процветающем черном рынке металлолома.

По мнению Вулфа, современной цивилизацией здесь и не пахло. Трещины, выбоины и покосившиеся стены здания вызвали у него ассоциации с иными временами. Ему казалось, что он смотрит на исчезающие остатки висячих садов Вавилона.

– Говорят, под ним яма размером с Холланд-туннель, – заметил он, кивнув на здание. – Можно поспорить на что угодно, что с транспортом здесь будет хреново как минимум год. А ездить на метро от станции "Лексингтон" на нашем веку нам вообще не придется. Правда, бродягам от этого и горя мало: у них теперь полно места для жилья.

Он бросил взгляд на Аманду, сжавшуюся в комок на заднем сиденье, но та промолчала.

Улица в деловой части города, где разместился "Ла Ментир", была по щиколотку завалена мусором, порывы ветра гоняли его туда-сюда. Старинные доходные дома, уже давно позабывшие своих первых благополучных владельцев, были покрыты характерным для Нью-Йорка черным налетом, который не поддался бы теперь и чистке паром.

По грязному растрескавшемуся тротуару бродили молодые люди обоего пола, сгорбленные и поджарые, как гончие собаки. Они щеголяли в черных сапогах, черных джинсах, в колготках, черных кожаных куртках с блестящими заклепками, ритмично позванивая толстыми цепочками и шипастыми шпорами. Все они – что парни, что девицы – носили серьги из нескольких колец, а некоторые – еще и брошку или кольцо, продетое в ноздрю.

По улице прогрохотал грузовик городской мусороуборочной службы, так размалеванный рисунками и надписями, что Вулф даже не смог определить его первоначальный цвет. Хотя вокруг было множество переполненных обшарпанных урн, грузовик нигде не притормозил. В его огромном ковше сидели и копались в еще не спрессованном мусоре двое тощих негритят, обутых в кроссовки "Гибок" и с наушниками "Вокмэн" на головах. На вид им было не более восьми-девяти лет. В конце квартала дети спрыгнули с грузовика и, прижимая к себе добычу, с криками унеслись за угол авеню Би.

Вулф припарковал машину в запрещенном месте, и они вышли. Над ними дугой изгибался заляпанный грязью черно-желтый навес над входом в "Ла Ментир", где в несколько излишне натуралистической манере была изображена египетская царица с большими грудями, одной рукой сжимающая череп, а другой – нечто, сильно смахивающее на мужской член.