– Вы пробудете у нас несколько дней? – спросил Доменико, ставя на столик бокал, в котором весело искрились пузырьки шампанского.

– Не знаю. Посмотрим, – ответила я и попросила: – Выпейте со мной, Доменико, в память о прежних временах.

Он тут же наполнил себе бокал, поднес его к моему.

– В память о прежних временах, – повторил он тихо.

– И за него, – прошептала я, боясь произнести его имя.

Доменико кивнул головой, и луч солнца блеснул в его волосах, таких же густых и светлых, как у Эмилиано.

– Это случилось здесь? – поколебавшись, спросила я.

И снова Доменико ограничился лишь кивком. Но я почувствовала, что он хотел рассказать о том страшном событии, которому стал свидетелем пять лет тому назад, и задала следующий вопрос:

– Как это произошло?

Кое-какие подробности, относящиеся к официальной версии его смерти, сообщила мне тогда Лола Монтальдо во время нашего телефонного разговора.

«Смерть брата, – злорадно заявила она тогда, – пресекает все твои попытки войти в нашу семью». Только это ее беспокоило, и она испытывала удовольствие от победы, которую в другое время и не мечтала так легко одержать.

– Он в самом деле был пьян? – продолжала спрашивать я Доменико.

– Никто никогда не видел его пьяным, – покачал головой бармен. – Даже вы, я думаю, – заметил он.

Это была правда. Сколько бы Эмилиано ни выпил, я никогда не видела, чтобы он потерял ясность ума.

– Я думаю, синьорина Аризи, что Эмилиано Монтальдо никогда не был так трезв, как в ту ночь, – уточнил он и добавил после паузы: – Его последние слова были о вас.

Этого я не знала. Я жадно смотрела на него в ожидании других подробностей.

– Сначала он рассказал мне странную историю, – задумчиво сказал Доменико. – Рассказывал он ее, улыбаясь, как обычно. Потом, прежде чем достать пистолет, сказал: «Моя болезненная чувствительность – это обман. Нежность Арлет – это обман». В его глазах было столько грусти, – закончил молодой человек.

– Он лгал, – тихо заметила я. – Никогда я не была нежна, особенно с ним.

Ужасно, но Эмилиано так и не узнал о моей беременности. Мы виделись с ним за день до его самоубийства, но в спешке: я собиралась в Испанию. Я предполагала рассказать ему о том, что жду ребенка, в следующий раз, при более удобном случае. Если бы он знал о том, что скоро станет отцом, возможно, все было бы по-другому. А может, и нет. Сколько безумия и сколько разумного было в этом самоубийстве? Кто знает, стал бы или нет он хорошим отцом для Эми – так я назвала нашу девочку.

– Доменико, вы верите в судьбу? – спросила я его, допив бокал.

– Это трудный вопрос, – отшутился он. – Кто-то сказал, что наша судьба похожа на нас самих.

– Да. Судьба так или иначе вынуждает тебя следовать за ней, – согласилась я.

Вера в существование неотвратимой силы, которая управляет каждым нашим движением, упрощала мне жизнь. Значительно тяжелее было сознавать, что судьба пишется в тот момент, когда свершится, и не на миг раньше.

– Наверное, в книге судьбы было записано, что это произойдет здесь, – сказал Доменико, – на этом самом месте, где вы теперь сидите.

Я замерла, не в силах пошевелиться. Только рука, которая еще держала бокал, ощутимо дрожала.

– Прошло уже много времени, – продолжал он, качая головой.

– Что еще вы помните? – проговорила я, подавив волнение.