Нью-Йорк и вообще Америка уже несколько лет занимали его мысли. Они могли расширить сферу его деятельности как антиквара. Он постоянно переписывался с одним коллегой из Манхэттена, которому с большой выгодой продал несколько старинных вещичек. Богатые американцы сходили с ума от итальянского антиквариата. В Америке Этторе Франци мог бы найти немало денежных клиентов. Жить он предпочитал в своей родной Пизе, где он родился и вырос, но короткое пребывание в Нью-Йорке представляло бы для него большой интерес.

– Я бы не прочь была отправиться туда с мужем, – кивнула Эстер, – но я ужасная трусиха. Оказаться посреди огромного океана, бесконечно далеко от берегов – эта мысль приводит меня почему-то в ужас, – призналась она.

– Что же тебя так пугает? – вмешалась Эмануэла.

Эстер положила вилку и улыбнулась.

– У нас с Эдисоном трое детей. Если мы поедем вместе, и корабль потонет, с кем они останутся?

– Надеюсь, ты шутишь, – укоризненно сказала Эмануэла.

– Естественно, – солгала Эстер, согласившись с подругой, которая не имела детей и не могла ее понять.

Один официант появился у их столика с блюдом, на котором лежала рыба, жаренная на углях, и начал раскладывать порции по тарелкам, в то время как другой налил в хрустальные бокалы легкое белое вино.

В этот момент Эстер подняла глаза и увидела мужчину, которого встретила сегодня на своем пляже. Он сидел один за столиком в углу и пил из стакана молодое кьянти. На нем была голубая тенниска, которая оттеняла его загорелую кожу. Незнакомец с восхищением неотрывно смотрел на нее.

Их взгляды встретились. Он улыбнулся и слегка наклонил голову, приветствуя ее. Эстер вспыхнула и тут же почувствовала, как у нее закружилась голова.

Этторе, сосредоточенно наблюдавший, как официант раскладывает рыбу, ничего не заметил, но Эмануэла тут же уловила этот необычный обмен взглядами, улыбку и румянец на щеках Эстер.

– Ты с ним знакома? – с любопытством спросила она.

Эстер отрицательно покачала головой. Потом призналась:

– Я его встретила сегодня утром на пляже.

Этторе, забыв на мгновение о рыбе, вступил в разговор, сообщив известные ему сведения.

– Он живет на вилле Памфили, – объяснил антиквар. – А приехал вчера вечером на синей «Ланче». Если не ошибаюсь, он из Рима. Какой-то друг или дальний родственник старого князя Памфили.

– Вряд ли! – покачала головой Эстер. – Мне показалось, что у него не романский выговор. – И тут же прикусила язык, сообразив, что проговорилась.

– Так вы уже и разговаривали? – ехидно осведомилась подруга.

У мужа и жены Франци был небольшой летний домик за мысом, который ограничивал владения Монтальдо. С террасы их дома виднелась въездная аллея виллы Памфили, принадлежащая Асканио Памфили, восьмидесятилетнему старику, очень богатому и не имеющему наследников. Обычно гостеприимный хозяин принимал на ней своих римских друзей, но в это лето князь Асканио не приехал. Возможно, он стал уже слишком стар для путешествия в Кастильончелло. Однако в начале сентября виллу снова открыли, вероятно, чтобы принять того одинокого гостя, который сидел сейчас неподалеку от Эстер и ее друзей.

– Так ты говорила с ним или нет? – настаивала Эмануэла, которую снедало любопытство.

Эстер опустила глаза и в замешательстве ковыряла вилкой рыбу на своей тарелке.

– Мы встретились на пляже и поздоровались. Вот и все, – наконец объяснила она.

– А он видный мужчина, – заметила Эмануэла, и глаза ее заблестели.

Уязвленный этим утверждением, Этторе укоряюще посмотрел на жену своими добродушно-круглыми глазками.