Когда его войско подошло к недоброй памяти Ле-Ману, Джон велел спалить дома, а замок сровнять с землей. Затем к нему привели самых знатных горожан.

— Вы негостеприимно приняли меня, — сказал Джон. — Вы держались заносчиво, считая, что на вашей стороне король Французский. Где же он? А? Он вас бросил. Теперь вы в моей власти. И я вам покажу, что это значит. — Глаза его сузились. — В кандалы их! Засадите их в самую темную из тюрем. Пусть гниют там до скончания века и раскаиваются в том, что осмелились выступить против короля Джона.

Несчастных увели прочь. Они и раньше были наслышаны о жестокосердии принца, а теперь им предстояло на собственной шкуре испытать тяжесть его гнева.

Распаленный успехом, Джон воскликнул:

— Так будет со всеми городами, которые поддержали французского короля и бретонского юнца!

Однако советники напомнили Джону, что взятие Ле-Мана трудно назвать победой — ведь король Французский отдал его без боя. Если же идти походом на Анжу, то придется собрать более многочисленную армию. Лучше с этим не торопиться, а вернуться в Англию и совершить обряд коронации. Тогда весь мир будет знать, что на английский престол взошел новый король.

Долго уговаривать Джона не пришлось. Он был не большим любителем войн. Вот победы и завоевания — другое дело. Разгром Ле-Мана доставил ему огромное удовольствие. Приятно было низвергать молнии на головы беззащитных людей. Пусть знают впредь, чьей стороны нужно держаться.

Однако война, настоящая война — это скучно. Она может продолжаться до бесконечности. Филипп — опасный противник, а Констанция сумеет многих привлечь под знамена Артура.

Одним словом, Джон охотно согласился отложить завоевание Анжу на будущее. Пока же путь его лежал в Англию, где ждала корона.

Джона короновали на следующий же день по прибытии в Лондон, двадцать шестого мая. Вестминстерское аббатство было разукрашено цветными гобеленами. Шестнадцать прелатов, десять графов и множество баронов почтили церемонию своим присутствием. По традиции совершал коронацию архиепископ Кентерберийский. Правда, епископ Йоркский запротестовал, говоря, что обряд нельзя начинать, пока не прибыл архиепископ из Йорка, однако после короткого обсуждения было решено, что церемония начнется без отлагательств.

Архиепископ Кентерберийский обратился к собравшимся с несколько неожиданной речью, желая оправдать выбор, сделанный не в пользу Артура, а в пользу Джона.

— Корона не принадлежит одному человеку, даже если это государь. Лишь нация может решать, кто достоин занять престол, а кто нет. По обычаю наследником считается член царствующей фамилии, тот из принцев, кто наиболее заслуживает такой чести. Принц Джон — брат покойного короля Ричарда, единственный из братьев усопшего, который остался в живых. Если он принесет положенные обеты и даст присягу, страна согласна признать его своим королем.

Джон тут же заявил, что даст любые обеты и клятвы, лишь бы поскорее возложить на свою голову корону.

— Клянетесь ли вы, милорд, хранить в стране мир, править милосердно и справедливо, избегать злых обычаев и жить по закону, установленному великим королем Эдуардом Исповедником? — вопросил архиепископ.

— Клянусь, — сказал Джон.

Далее архиепископ предупредил Джона, что исполнение монарших обязанностей отныне становится его святым долгом, а нарушение клятвы повлечет за собой Божью кару.

На голову Джона возложили корону, и с этой минуты он стал королем Иоанном. Однако вопреки обычаю новоиспеченный монарх отказался причащаться святых тайн, хотя причащение считалось неотъемлемой частью церемонии, закреплявшей принесенную присягу.

После того как коронация завершилась, Джон и все приглашенные отправились пировать — ради такого случая на кухне зажарили двадцать быков.