В тишине, нарушаемой лишь завыванием ветра, Мортимер достал свою лютню и тихонько перебирал струны. Он был единственным мужчиной, оставленным в замке, не считая горстки пажей нежного возраста. Мортимер наигрывал начало одной мелодии, затем другой, стараясь больше для себя, чем для развлечения дам. У Ровены закружилась голова, когда ей почудились звуки той самой баллады, которую, казалось, она никогда не услышит вновь. Слова сами всплыли в ее памяти под музыку Мортимера, однако его пальцы вскоре перешли к припеву другой песенки. Ровена прижалась лицом к меху, взятому с постели Гарета, ища убежища от острого отчаяния, наполнившего ее душу.

Когда она подняла голову, то встретила взгляд леди Алисы, с холодным любопытством направленный на нес. Ровена ответила ей столь же немигающим взглядом, и Алиса вновь склонила голову к вышивке, лежащей на ее коленях.

Марли металась по залу, как волк в клетке. Дамы поспешно подбирали ноги, когда она проходила мимо.

Полная женщина, стянутая, как колбаса, коричневым шерстяным платьем, улыбнулась притворно веселой улыбкой.

— Как разумно было со стороны сэра Гарета и сэра Блэйна организовать охоту. Мужчины просто ненавидят сидеть взаперти.

Марли развернулась на ходу. Своей обычной развязной походкой она подошла к говорившей и наклонилась к ней, опершись руками на ручки кресла.

Ее необыкновенно вкрадчивый голос был слышен во всех углах зала.

— Глупая сучка. Можешь поверить, что умереть в снегах — гораздо хуже, чем сидеть взаперти даже с такой дурой, как ты. Твое толстое брюхо очень скоро потребует мяса. Мой брат взял ваших мужчин с собой для того, чтобы окрестные крестьяне не обнаружили замок, полный дворянских костей, когда настанет весенняя оттепель.

Бедная женщина уставилась на свои колени, губы ее дрожали. Иголка проткнула льняную ткань, на которой она вышивала, и впилась в подушечку ее пальца. Дама расплакалась. Марли отошла с презрительной ухмылкой.

Лютня Мортимера зазвучала неровно. Казалось, беспечная болтовня, разгоняющая страх, уже не возобновится. Марли прошествовала к лестнице, где куталась в меха Ровена, и села рядом с ней, похрустывая косточками пальцев, оцепеневших от холода. Ровена высвободила из-под себя край шкуры и набросила его, как полог, на плечи Марли. Они обе легко уместились под мехом.

Не говоря ни слова, Марли съежилась, прижавшись к теплому телу Ровены. Они долго сидели так, пока голова Ровены не склонилась на плечо Марли и Ровена забылась кратким тревожным сном.

Ровена очнулась, пробужденная тишиной, такой глубокой, что она показалась ей продолжением сна. Она открыла глаза и увидела насмешливый взгляд Марли. Безмолвие, разлитое кругом, не нарушалось ни шепотом, ни шорохом. Это была не просто тишина. Это было ужасное отсутствие звуков, как будто стихло даже биение сердец. Марли отбросила шкуру, и они взглянули наверх. Тени под стропилами не давали никакого ответа.

— Ветер, — раздался чей-то сдавленный шепот. — Ветер прекратился.

— Разве? — Голос, который произнес это, принадлежал той веснушчатой девушке, которая всунула свой платок в руку молодого рыцаря. — Он и правда прекратился или мы просто не слышим его? — В ее голосе слышались истерические нотки. — Может быть, мы уже засыпаны заживо и не можем ничего слышать. Может быть, мужчины стоят снаружи и умоляют нас впустить их, а мы не слышим. Может быть, они погибают прямо сейчас, когда мы сидим и шьем здесь. Может…

— Замолчи! — Марли мгновенно оказалась рядом с ней. В тишине раздался звук пощечины. Девушка опустилась прямо в объятия какой-то почтенной матроны.

Женщина в упор глядела на Марли.

— Я говорила моему мужу, что нам не следует приезжать сюда. Вся Англия знает, что твой брат сумасшедший. Распустил всех своих рыцарей. Живет как отшельник, которому прислуживают лишь уроды да крестьянские девки.