Но, быть может, они отпускают какие-нибудь шутки на этот счет. И всегда ли речь идет о зале? Или же всего лишь о пути, как мне тоже приходилось слышать? Мне хочется спросить Папу об этом, но его давным-давно нет дома — он помогает строить и испытывать свой корабль. Иногда он ненадолго возвращается, но я вижу, что больше всего ему хочется не отходить от Мамы. А когда нам все же удается побыть вдвоем, то меня это возбуждает настолько, что я просто забываю о мыслях, которые не дают мне заснуть по ночам. А потом он снова уезжает.
Добыча Мэрфи?
К тому времени, когда Моше Сильверман кончил писать свой рапорт, температура под куполом достигла семидесяти градусов и поднималась так быстро, что к началу нового — по земному отсчету — дня достигнет, наверное, сотни. Конечно же, вода не закипит — избыток энергии компенсируется испарением. Но с имеющимися у них аппаратами даже такую температуру не удержишь. Испарители засоряются и того и гляди откажут совсем. Моше чувствовал, как река пота катится по его обнаженному телу.
Хорошо, что не отключили свет. Если энергоотсеки не в состоянии дать энергию для нормальной работы кондиционеров, то, по крайней мере, ее хватит, чтобы Софья не умерла во тьме.
Голова болела, гудело в ушах. Его мутило от слабости. Он давился отвратительно теплой жидкостью — пить хотелось все время. Только без соли, думал он. Пусть даже это убьет нас раньше, чем наступит тепловой удар, кипение, тишина. Он чувствовал ломоту в костях, хотя тяготение Венеры было меньше земного. Мышцы одрябли, он вдыхал запах собственных выделений.
Заставив себя сконцентрироваться, Моше перечитал написанное: сухой деловой отчет о поломке реакторов. Следующая экспедиция будет знать, что густой ядовитый ад атмосферы под воздействием свободных нейтронов вступает в реакцию с графитом, и инженеры разработают соответствующие меры предосторожности.
С неожиданной злостью он схватил кисточку для письма и на обратной стороне металлической страницы быстро написал: «Не уступайте! Не допускайте, чтобы эта преисподняя победила вас! Слишком многому мы можем здесь научиться».
Прикосновение к плечу заставило его резко обернуться. От одного присутствия Софьи Чьяпеллоне желание вспыхивало в нем. И даже сейчас — блестящая от пота, с запавшими глазами, отекшим лицом, плотно облепленным волосами, — она казалась ему соблазнительной.
— О чем ты задумался, милый? — Голос ее звучал тускло, но руки искали его. — Лучше пойдем в общую комнату. Взовем к Мохандес пункаху о спасении.
— Да, я иду.
— Только сперва поцелуй меня. Раздели мою соль.
Потом она заглянула в отчет.
— Ты думаешь, они попытаются еще раз? — спросила она. — Ресурсов мало, и они такие дорогие, пока идет война…
— Не знаю, — ответил он. — Но мне кажется — я понимаю, что это сумасшедшее чувство, но как не станешь тут сумасшедшим? — мне кажется, что если они не попытаются, то большее, чем наши тела останется здесь… Останутся наши души. В ожидании кораблей, которые должны когда-нибудь придти.
Она вздрогнула и увлекла его в ожидающим их друзьям.
Может быть, мне стоило бы почаще бывать дома. Мать могла нуждаться во мне. Она негромко жаловалась на жизнь, проклинала судьбу, оставаясь одна в нашей маленькой квартирке. Но все же, наверное, ей было лучше, когда меня не было поблизости. Что может сделать неуклюжий четырнадцатилетний подросток с прыщеватым лицом?
И что он сможет, когда повзрослеет?
Ох, Папка, большой сильный Папка, я хотел бы быть рядом с тобой. И даже… во владениях Мэрфи?
Директор Сабуро Мураками стоял около стола в зале общих собраний и медленно изучал их глаза — пару за парой. |