Первые несколько дней дядя Паша с утра до вечера сидел на берегу, варил на костре пшенную кашу и молил Бога о спасении. Он вырос в семье, где веру не выбросили на свалку истории, а осторожно припрятали в укромное местечко на черный день. Детей крестили, на Пасху пекли кулич, а в затасканных повседневных «слава Богу» или «не дай Бог» иногда проскальзывало что-то давно забытое, сладостное и волнующее. И вот черный день для дяди Паши настал. Он не знал ни одной молитвы, но как мог просил Бога спасти его.

Однако день шел за днем, а Бог и не думал спасать дядю Пашу. И вот однажды утром дядя Паша проснулся и сказал Богу в сердцах: «Нет Тебя. А если и есть, то Тебе на меня наплевать. Так что придется мне надеяться только на себя». С минуту он еще ждал, испугавшись собственной дерзости, не убьет ли его молнией или еще как, а потом еще больше убедился в своей правоте. И принялся за работу.

Нога сильно болела, но выхода не было. До снега и сильных морозов он должен был обеспечить себя едой и топливом. А если повезет, то и теплой одеждой. Теперь кашу свою дяде Паше приходилось делить с рыбами. Прикормив окуней, он вылавливал их из воды прямо руками, потрошил и вялил на жарком еще солнце. Часть рыбы шла на наживку для капканов. В первую же ночь в них попались два соболя. Шкурки дядя Паша снял, тщательно отскреб от мяса и повесил сушиться. Одну тушку засолил, второй снова начинил капканы. На этот раз попались соболь и лисица. Распустив мешок из-под пшена на нити, дядя Паша наделал силков, в которые попадались птицы и даже зайцы. Скоро у него уже был изрядный запас мяса и шкурок, из которых он соорудил чудовищные на вид, но теплые шубу, шапку и даже сапоги. А еще дядя Паша собирал грибы, ягоды, съедобные травы и корешки, хвою, чтобы делать отвар от цинги.

Хуже дело обстояло с топливом. Дядя Паша прекрасно понимал, что не сможет одним топором заготовить столько дров, чтобы отапливать базу несколько месяцев. И тогда он переселился в крохотную баньку, а довольно большой щитовой дом потихоньку развалил и разрубил на дощечки — ломать не строить.

В общем, дядя Паша выжил и к весне возгордился этим обстоятельством настолько, что позволил себе разговаривать с Богом в довольно пренебрежительном тоне.

«Вот видишь, — говорил он, подбрасывал в печь остатки базы, — Ты не хотел мне помочь, и я помог себе сам. Сам выжил. Потому что я сильный и умный. Уже совсем скоро вернется экспедиция».

Ночи были еще холодные, но днем солнце пригревало во всю, снег таял, кое-где показалась молоденькая травка. Дядя Паша ликовал. Нога его срослась, да так хорошо, что даже хромоты не было, ребра тоже не беспокоили. Только вот голова иногда побаливала. И однажды разболелась так, что дядя Паша лег спать еще до заката, чего никогда раньше не делал, потому что бабушка в детстве внушала ему: закатный сон — морочный. Вот ушло солнце на покой, тогда и спи. Но не тогда, когда оно с землей прощается.

И приснился дяде Паше человек ростом до неба, весь в белом, с лицом таким сияющим, что и не разглядеть. Обмер дядя Паша и даже пошевелиться не мог от ужаса. А человек сказал ему, что он — Христос Бог, тот самый, которого дядя Паша так ругал и оскорблял. Дядя Паша упал на колени и со слезами начал молить о прощении. И услышал голос: «Встань, раб! Я тебя прощаю. Это было испытание, и ты его с честью прошел. Не испугался, не пал духом. Поэтому и выжил. И за это будешь награжден. Проси что хочешь». «Видеть клады сквозь землю», — почему-то ответил дядя Паша. «Будь по-твоему. Завтра утром иди по распадку к роднику. Увидишь там светящийся шар. Возьми его в руки и посмотри в его глубину».

Проснулся дядя Паша в холодном поту и до утра не мог уснуть. И так ему было страшно, как не было, даже когда он понял, что остался в тайге один.