У мужа и жены Голдсмитов были свои, соединяющиеся друг с другом покои, что вполне устраивало обоих.

Роберт привык на ночь курить, просматривая перед сном деловые бумаги. К тому же он храпел, как бык, из-за разросшихся аденоидов. Дина терпеть не могла сигарного дыма и обожала поспать – девять часов беспробудного сна были ее нормой.

Роберту же было вполне довольно четырех часов. Он неизменно просыпался полный сил, и Дина была вовсе не в восторге от того, что из сладких объятий сна ее вырывает волосатая двухсотфунтовая туша, на которой дрябло колыхалось все, кроме штыка наперевес.

Потому они давно пришли к соглашению спать по отдельности, а сексом заниматься в строго обусловленное время. А в промежутках каждый мог удовлетворять свои нужды по собственному усмотрению.

В тот вечер, в четверть седьмого, Голдсмит выключил душ в мраморной ванной и неловко обмотал банным полотенцем, похожим на огромный саронг, свой мощный торс. Сейчас Роберт напоминал Ага-хана или какого-нибудь номенклатурного работника бывшего Советского Союза на отдыхе в Крыму.

Нельзя сказать, что его особенно беспокоил собственный вид – в противном случае он что-нибудь бы придумал. На самом деле он уже давно примирился со своей фигурой. Другим она могла казаться некрасивой и похожей на грушу – ему плевать. Это их дело. Тучность никогда не мешала ему заниматься сексом, особенно если иметь в виду, что, когда ты богат, можно выглядеть как слон, и все равно тебя будут носить на руках.

Вытащив из специального ящика сигару, он ее понюхал, покатал во рту и отрезал кончик серебряным ножиком. Раскурив сигару, он с наслаждением затянулся, закручивая попутно позолоченные ручки кранов. Это Дина заставила его их установить, у него же они вызывали тошноту.

Проклятые французские штучки! Прикасаясь к ним, он всякий раз с тоской думал об обыкновенных старомодных кранах из собственных магазинов хозтоваров. Он вырос с такими, и починить их может любой сантехник со стандартным набором инструментов.

«Кому нужен весь этот выпендреж! – сердито подумал он, яростно намыливая щеки. – И этого еще тоже не хватало – второй раз на день бриться! И все из-за какого-то несчастного приглашения в „Метрополитен“, которое и пришло-то в последний момент».

Роберт возмущенно пыхнул сигарой. Голубой дым, смешиваясь с паром, пополз вверх и образовал едкое облако, отразившееся в гигантском зеркале – единственном полезном предмете во всей ванной.

Как же он ненавидел все эти приемы и светские рауты! И как, видит Бог, обожает их Дина! Одно только непонятно – отчего она не может, как другие любительницы подобных мероприятий, найти себе какого-нибудь бездельника, который будет ее сопровождать; впрочем, как можно посвящать всю жизнь завоеванию места в так называемом обществе и обхаживать всех этих снобов, которым до нее нет совершенно никакого дела, тоже понять трудно.

Что ж, нынче он поведет себя, как и обычно в таких случаях. Дождется конца торжественного обеда, а потом найдет какое-нибудь укромное местечко, где можно уединиться с пятью-шестью приятелями, такими же, как он, парнями, которые собственными руками сделали свои миллиарды и которых тоже притащили сюда молодые, доставшиеся им в качестве трофея жены. Пока другие будут танцевать, обмениваться воздушными поцелуями да хлопать друг друга по спине, они закурят сигары и станут рассказывать соленые анекдоты. И непременно вспомнят «старые добрые деньки», когда они были молоды, а единственное богатство составляла мечта, когда времена были суровы, но жизнь – это немыслимое, полное неожиданностей путешествие – была куда интереснее, отчаяннее, а главное, прекраснее, чем когда бы то ни было.

Погруженный в свои мысли, Роберт и не заметил, как дверь в ванную слегка приоткрылась.

И в щель заглянули аквамариновые глаза.