Изменить размер шрифта - +
Я сказал не знаю — я не был на его свадьбах. Ну… саратовские наши девушки, конечно, тут передавали из уст в уста, что просто одна страшнее другой… Я пытался тебя как мог защитить… Сошлись на том, что их выбирал кто-то другой вместо тебя. А наши, саратовские девочки, обречены были уезжать в Египет… Тут египтяне строили кирпичный завод… до сих пор не могу понять, почему именно египтяне.

Раздорский. Наверно, ответили за Асуан.

 

 

Зудин. Не обижайся. Здесь про тебя говорили так: первый раз ты женился ради московской прописки… потом ради квартиры в центре, потом тебе понадобилось еще что-то. А счастье они тебе дали в результате, эти жены? Вопрос саратовского маньяка…

Раздорский. Что они мне могли дать? Все, чего я добился, я достиг сам…

Зудин. Я слышал, ты там теперь возглавляешь что-то, но не думал, что ты такой богатый…

Раздорский. Есть люди и побогаче…

 

 

Зудин. А я ведь помню — до того, как стать рестораном, этот пароход ходил по Волге. Первое его название было «Климент Ворошилов». Жалко, красивый был корабль.

Раздорский. Все тут будет по-другому — пароход этот, Лева, теперь мой.

 

 

Сделал в Саратове кое-какие покупки… подумал, а не привести ли мне ресторан в божеский вид?

Зудин. Ты такой богатый?

Раздорский. Не бедный…

Зудин. Понятно. А я думаю, почему это официанты тебя так боятся. А я-то дурак обрадовался, думал, Пашка приехал ко мне, вспомнить молодость.

Раздорский. Боятся? Я не заметил…

Зудин. Официант на тебя смотрел, как на торт с кремом. Так и хотел лизнуть… хозяина.

Раздорский. Он тебе не нравится? Так мы скажем, чтобы подавал другой.

Зудин. Другие тут не лучше.

Раздорский. Нам еще покажет ночную программу местное варьете на воде. Будь готов!

Зудин. Слава Богу, оркестр оголодал и наконец-то ушел с эстрады.

Раздорский. Ты заметил, какой у певицы кадык?

Зудин. Кадык? У женщин не бывает кадыков…

Раздорский. Бывает-бывает… Такой иногда ходит хрящ, особенно когда особа большой кусок пытается проглотить. Тебе повезло — ты сидел к ней спиной.

 

 

Тебе когда было пятьдесят?

Зудин. Пятидесяти мне никогда не будет. Я умру юным и молодым. Значит, ты и с этой женой разводишься. Звали как, бедняжку, я забыл.

Раздорский. Какая разница! Все они вместе одного имени не стоят.

Зудин. Один мой сокамерник так в этом случае говорил: жизнь — это гниение металла.

Раздорский. Жизнь — это грязь, потом снова грязь и снова грязь, и потом — смерть… И потом опять грязь… опять дерьмо!

Зудин. Ужас! Паша… чьи это речи? Где твое жизнелюбие? Ты получил успех, имеешь удачу! О какой смерти ты заговорил в зрелые годы? Не все так безнадежно!

 

 

О чем ты думаешь все время? Какая дума тебя давит, хлопец? Кто, как не старый друг, тебя поймет и утешит!

Раздорский. Поймет?

Зудин. И очень глубоко…

 

 

Раздорский. Ты понимаешь, когда от жены уходит, скажем, учитель пения из начальных классов, то никого это не волнует, кроме настройщика, который ей что-нибудь настраивал. Но когда уходит муж, у которого свои дома в Москве, а также банк и много магазинов, то для него это дорогое удовольствие. Или пихать в горло все, что она сможет проглотить, или вернуться.

 

 

Дело не в деньгах. Зачем я все это устроил? Попался на старости лет, пустил соплю. Эта жена мне ничего не сделала плохого, кроме того, что жила рядом. Лет семь я с ней мирно прожил. Все эти магазины, банк, дома — это ведь ее заслуги.

Быстрый переход