— Простите меня.

— Мне жаль, что я обременил тебя подобным поручением. Не говорил ли Гэмба еще что-нибудь?

— Я спросил его, почему он не погиб на поле сражения, а вместо этого пустился в бегство и в конце концов попал в плен к каким-то крестьянам. Спросил, почему он томится в темнице и ждет казни, вместо того чтобы покончить с собой.

— И что он ответил?

— Он спросил, считаю ли я, что смерть на поле боя и сэппуку — единственно достойные выходы для самурая. Сам же он сказал, что убежден в обратном: воин должен сделать все возможное и невозможное, чтобы выжить.

— Это все?

— Бежав с поля битвы под Янагасэ, он еще не знал, жив Кацуиэ или мертв, и попытался прорваться в Китаносё, чтобы оттуда объединенными силами напасть снова. На пути бегства он окончательно пал духом и остановился у крестьянской хижины, чтобы попросить китайской полыни.

— Грустно… очень грустно.

— Весьма хладнокровно он объявил, что опозорен, попав в плен живым, и если удастся перехитрить стражей и убежать, то непременно придет сюда и попытается умертвить вас. Тем он надеется смыть с себя заслуженный гнев духа Кацуиэ и испросить прощения за страшную ошибку, допущенную в походе на Сидзугатакэ.

— О, какой позор! — Глаза Хидэёси увлажнились сочувствием. — Втуне растратить способности такого человека и обречь его на верную смерть! Эта вина падет на Кацуиэ. Что ж, да будет так. Позволим Гэмбе умереть достойно. Позаботься об этом, Хикоэмон.

— Понял, мой господин. Значит, завтра?

— Чем раньше, тем лучше.

— И где же?

— В Удзи.

— Следует ли казнить его на площади?

Хидэёси на мгновение задумался:

— Думаю, выбор сделает сам Гэмба. А он наверняка захочет принять смерть в поле, прошествовав перед тем по городу.

На другой день Хидэёси вручил Хикоэмону, готовившемуся выехать в Удзи, два шелковых кимоно.

— Наверное, платье Гэмбы превратилось в лохмотья. Пусть перед смертью переоденется в чистое.

В тот же день Хикоэмон отбыл в Удзи, чтобы повидаться с Гэмбой, которого держали в одиночном заключении.

— Князь Хидэёси повелел, чтобы вас провели по Киото, а затем обезглавили в поле под Удзи, как вы сами того хотели.

Ни один мускул не дрогнул в лице Гэмбы.

— Передайте князю мою признательность, — учтиво отозвался он.

— Князь Хидэёси прислал вам эти одежды.

Взглянув на два шелковых кимоно, Гэмба отказался:

— Поблагодарите князя Хидэёси за доброту. Не думаю, что эта одежда мне к лицу. Верните ее, пожалуйста, своему господину.

— Вы недовольны?

— Эти наряды годились бы пешему воину. Когда меня, родного племянника князя Кацуиэ, столица увидит в таком платье, это навлечет на покойного лишний позор. Моя одежда изношена, но она пропитана духом битвы, и пусть меня проведут по городу в ней. Если князь Хидэёси дозволит мне переодеться, пусть подберет что-нибудь достойное.

— Я передам эту просьбу. Что именно вы хотели бы?

— Красный свободный плащ с широкими рукавами. Под него — алое шелковое кимоно, расшитое серебром. — Гэмба и в этот роковой час говорил, не тая своих чувств и мыслей.