— Дороти и вы — прекрасная реклама для брака, — сказал он.

Они вышли с Пикадилли на Брук-стрит. Кардон открыл входную дверь американским ключом.

— Подымитесь наверх и поговорите с Долли, а я посмотрю, дома ли Филь.

Они вместе вошли в дом через холл с его стереотипными оленьими рогами, мраморным полом и круглым столом, на котором стояла обтянутая темно-синей юфтью полочка с телеграфным кодом, телефонной книжкой и красной адресной книгой. По стенам вдоль лестницы висело несколько литографий Бэка и одна — Морланда.

А маленькая гостиная миссис Кардон, которую она все еще называла будуаром, никогда не изменялась с того самого дня, когда Билль в первый раз после их медового месяца ввел ее в дом на Брук-стрит. В этой гостиной кое-что добавили, но никогда ничего не меняли, и она внушала чувство спокойного комфорта и старомодной женственности и говорила о многостороннем вкусе хозяйки.

Комната дышала очаровательной, нежной наивностью, начиная с перевязанной ленточкой китайской собачки на тоненьком лакированном стульчике и кончая ее красивой, элегантной хозяйкой, составлявшей одно целое с окружавшей ее экзотической обстановкой. Кардон наклонился и нежно поцеловал жену.

— Ну, вот и он, дорогая, — сказал он, выпрямляясь, — и мы обо всем переговорили. Джервэз поедет с нами завтра в Марч. Мы пробудем там несколько дней вчетвером, а затем я просил приехать Мэтью и Сильвестра поохотиться на куропаток. Быть может, и Фелисити с Сэмом тоже подъедут.

Джервэз сел рядом с миссис Кардон и несколько сухо сказал:

— Я давно заметил, что Билль большой оптимист! Я себя чувствую очень неуверенным в… во всем, но так приятно знать, что вы и он поможете мне. — Он на минуту остановился и затем слегка улыбнулся:

— Я говорил Биллю о моем возрасте. Видите ли, я на двадцать восемь лет старше Филиппы.

— Я думал, что вы должны были быть товарищем Седрика в девяносто втором году, — оживленно прервал его Билль, — а это было еще в девяносто первом. Но ошибка не так уж велика, не правда ли?

Джервэз от души рассмеялся:

— Совершенно верно, Билль! — И опять обратился к миссис Кардон: — Что вы на это скажете, Долли?

Она рассмеялась, как смеялся ее муж, беззаботно и искренне.

— О мой дорогой Джервэз!.. Сорок семь! Но какое это может иметь значение?

— Вот это и я говорю, — подтвердил Билль с удовлетворением, — Я смеялся над ним, дорогая, — разве не так, Джервэз? Хорошо, — продолжал он, поворачиваясь к маленькому, художественной работы камину, в котором горели дрова, облитые какой-то эссенцией, чтобы пламя горело синим и зеленым светом, — а не сыграть ли нам робберок втроем, а?

— К сожалению… — начал Джервэз, но Билль прервал его смехом:

— Ах, Боже мой, я и забыл!

Он позвонил и спросил вошедшего лакея, дома ли мисс Филиппа. Оказалось, что нет, — она уехала в Уолтон-хиз, играть в гольф. Билль и Джервэз еще немного побеседовали. Джервэз собрался уходить, заявив, что у него есть еще какие-то дела.

— К сожалению, мне пора, — сказал он, подымаясь.

Он вышел, унося с собой запах эссенции, фиалок, кедрового дерева, довольный смех Билля и мягкий счастливый голосок миссис Кардон. Холодный октябрьский воздух заставил его вздрогнуть. Он пошел скорее. Конечно, у него не было никакой определенной цели; он просто чувствовал, что не мог больше оставаться у Кардонов, и сейчас он старался объяснить себе это чувство.

Их присутствие заставляло его вспоминать прошлое. А именно: совместную жизнь в школе, привычку называть друг друга уменьшительными именами… и вообще их общество разбивало его сосредоточенное романтическое настроение.