— Помнишь, как было, когда у тебя только появилась эта машина? Мы ездили кататься почти каждое воскресенье. Я всю неделю ждала с нетерпением, — молвила она, когда мы, оставив позади Вашингтон, выехали на хайвэй.

— Машине теперь почти пятнадцать лет.

— Но все равно она до сих пор очень хорошо ездит, — заметила Нана и ласково похлопала по приборной доске. — Люблю старые вещи, которые долго служат. Когда-то я каждое воскресенье выезжала на автомобильную прогулку с Чарльзом. Это было еще до того, как ты переехал жить ко мне, Алекс. Ты помнишь своего дедушку?

Я покачал головой:

— Хуже, чем мне хотелось бы. Только по фотографиям на стенах. Я помню, что вы с ним гостили у нас, в Северной Каролине, когда я был маленьким. Дедушка был лысый и носил красные подтяжки.

— Ох эти его ужасные, ужасные подтяжки. У него их было десятка два. Все красные.

Бабушка покачала головой. Потом на некоторое время будто ушла в себя. Она не часто говорила о дедушке. Он умер, когда ему было всего сорок четыре года. Он тоже был учителем, как и Нана, только преподавал математику, а она — английский язык. Они познакомились, работая в одной и той же школе в Юго-Восточном Вашингтоне.

— Твой дедушка был прекрасным человеком, Алекс. Любил принарядиться и надеть красивую шляпу. Я до сих пор храню большую часть его шляп. Когда переживешь Великую депрессию, изведаешь, что мы изведали, тебе захочется иногда принарядиться. Это вызывает очень приятное чувство. Чувство самоуважения. — Она бросила на меня взгляд: — Хотя я совершила ошибку, Алекс.

Я повернулся к ней:

— Ты — и вдруг ошибку. Вот так сюрприз! Для меня это потрясение. Пожалуй, лучше съеду на обочину.

Она довольно заквохтала:

— Всего только одну, сколько могу припомнить. Понимаешь, я же знала, какая это хорошая штука — любовь. Я, правда, очень любила Чарльза. Но вот после его смерти никогда не пыталась снова влюбиться. Думаю, боялась обмануться в своих ожиданиях, боялась, что так хорошо уже не получится. Ну разве не жалостливая история? Я побоялась устремиться на поиски самого лучшего, что знала в этой жизни.

Я похлопал ее по плечу:

— Не говори так, будто нас покидаешь.

— О, я вовсе так не думаю. Я очень верю в доктора Кайлу. Она бы сказала, если бы мне настала пора подбивать бабки, сводить дебет с кредитом. Что, кстати, я планирую сделать.

— В таком случае это притча, урок?

Нана покачала головой:

— Не совсем. Просто байка из жизни, которую я тебе рассказываю, пока мы так приятно с тобой гуляем. Поезжай дальше, молодой человек. Продолжай путь. Ты не представляешь, какое наслаждение это мне доставляет. Нам надо чаще вот так выезжать. Например, каждое воскресенье, а? Как ты на это смотришь?

На протяжении всего пути до Виргинии и обратно мы ни разу не заговаривали о предстоящей Нане на следующий день операции. Она явно не хотела это обсуждать, и я с уважением отнесся к ее желанию. Но эта операция в ее возрасте пугала меня не меньше, чем любое расследуемое мною дело об убийстве. Нет, если честно, она пугала меня даже больше.

По возвращении домой я поднялся к себе и позвонил Джамилле. Она была на службе, но все равно мы проболтали почти час.

Потом я засел за компьютер. Впервые после возвращения из Джорджии я поднял свои записи по «Трем слепым мышатам». Как и прежде, в деле оставался один большой вопрос, от которого я не мог просто так отмахнуться. Я чувствовал потребность на него ответить, если смогу. Очень большое «если».

Кто стоял за теми троими?

Кто был главным убийцей?

Глава 102

Я так и уснул за письменным столом и проснулся в три часа ночи.