Быть может, именно оттого мне и было страшно. Все будто повторялось заново.
— Я никогда не причиню тебе боли, — прошептала она, как будто угадав мои мысли. — Тебе нечего бояться. Ты только сам не обидь меня, Алекс.
— Никогда.
Несколько минут мы танцевали под звуки песни «Ты и я», и я уже по-настоящему крепко прижимал к себе Джам. Это было так здорово!
Физически сильная, она умела быть мягкой, кроткой, податливой. Еще один сыщик, думал я. Как вам это понравится? Мы двигались вместе ловко и слаженно. Я легонько касался губами ее плеч, потом припал к ямке на шее, у горла, да так и застыл.
— Кусни меня там. Немножко, — прошептала она.
Я принялся нежно покусывать ее плоть, медленно, любовно. Мне не хотелось торопить события. Быть с кем-то в первый раз — это совсем не так, как с кем-то еще. Не всегда лучше — хотя и такое бывает, но всегда иначе: волнующе, загадочно. Джамилла напоминала мне мою покойную жену, Марию, и я подумал, что это хорошо. За внешней повадкой решительной и непокладистой городской девчонки в Джам таились нежность и ласка. Контраст был достаточно необычен и впечатляющ, чтобы по коже у меня побежали мурашки.
Я чувствовал ее груди, тесно прижимающиеся к моей груди, а потом и все ее тело вжалось в меня. Наши поцелуи делались все более глубокими, страстными и продолжительными.
Я расстегнул на ней бюстгальтер, и тот соскользнул на пол. Потом незаметным, скользящим движением стянул ее трусики, а она — мои плавки.
Мы стояли друг перед другом нагие и долго смотрели друг на друга — восхищенно, оценивающе. Точнее — взращивая в себе предвкушение, страсть… и Бог ведает, что там еще возникало в этот момент между нами. Теперь я уже всеми силами желал Джамиллу, но я ждал. Мы оба ждали.
— Разочарован? — прошептала она так тихо, что я едва услышал.
Ее вопрос меня озадачил.
— Господи, нет. С чего ты взяла? Кто вообще мог бы разочароваться на моем месте?
Она ничего не ответила, но, кажется, я догадался, кого она имеет в виду. Ее бывший муж говорил нечто такое, что больно ее ранило. Я притянул Джамиллу к себе и ощутил сильный жар ее тела. Она вся дрожала. Мы опустились на кровать, и она, перекатившись, оказалась поверх меня. Пустилась целовать мои щеки, потом губы.
— Ты правда не разочарован?
— Конечно, нет. Ты красавица, Джамилла.
— На твой взгляд.
Я поднял голову, чтобы дотянуться до ее груди, а она наклонилась ко мне. Я поцеловал одну грудь, потом другую, не желая обижать ни одну. Груди ее были небольшими, как раз подходящего размера. На мой взгляд. Я продолжал изумляться тому, что Джамилла как будто не осознает своей привлекательности. Я знал, что этот ужасный заскок встречается у некоторых женщин. Да и у мужчин тоже.
Я откинул голову назад и некоторое время всматривался в ее лицо, изучая, запоминая. Потом поцеловал ее в нос, в щеки.
Она вдруг улыбнулась — такой улыбки я у нее прежде не видел. Открытая, смягченная, словно оттаявшая, она говорила о зарождающемся доверии, и мне стало от этого очень хорошо. Я почувствовал, что мог бы всю жизнь вот так смотреть в ее бездонные карие глаза.
С облегчением я вошел в Джамиллу, и у меня мелькнула мысль, что это почти совершенство. Я был прав, что доверился ей. Но исподволь прокралась другая, ненавистная, мысль: «Что же на сей раз испортит все дело?»
Глава 37
Джамилла радостно засмеялась, потом облегченно вздохнула:
— Фу-у!
И провела рукой по лбу.
— Что означает это «фу-у»? — спросил я. — Только не говори, что устала до изнеможения. Для этого ты слишком хорошо выглядишь.
— «Фу-у» означает, что я беспокоилась о том, как это у нас пройдет, а теперь больше не беспокоюсь. |