За год он перезнакомился со всеми, кто жил на его участке, и знал точно: если в третьем распределителе скандал — значит, это Анна Махоркина, зловредная тетка из дома четыре по Дмитриевскому переулку. Если диким голосом кричит хромой Хасан с дровяного склада — значит, опять набезобразничали пацаны с Кропоткинской, если у Насти, буфетчицы в единственной пивной на его участке, глазки словно катаются в масле значит, пиво она продает «балованное».

И он заходил к Махоркиным и беседовал с Анной, стыдил ее, что не к лицу жене фронтовика устраивать скандалы в магазине, вызывал к себе в комнату при домоуправлении родителей пацанов, нашкодивших на дровяном складе, крепко штрафовал буфетчицу, грозясь возбудить уголовное дело. Да разве мало забот у участкового, да еще в городе, да во время войны. Был случай, пришлось применить оружие, дважды в магазине с поличным взял карманников, крадущих у людей карточки. Разное было.

С давних пор, с пограничной службы, все, что его интересовало, записывал Василий Соколов в тетрадку, так он поступал и в милиции. Приедет новый человек, он его заносит в свою «черную книгу», все у соседей о нем узнаёт, на работе деликатно проверяет. Никуда не денешься — дело военное. Так попал к нему в тетрадь гражданин Судин Илья Иосифович, 1897 года рождения, инвалид труда, ранее несудимый, работающий уполномоченным Управления колхозов Азербайджанской ССР по снабжению продовольствием и мануфактурой областей БССР, восстанавливающихся после оккупации.

Илья Иосифович поселился в Зачатьевском переулке, дом пятнадцать, квартира шесть. Человек он был в районе примечательный. Зимой ходил в кожаном пальто на меху, пыжиковой шапке, белых бурках, обшитых желтой кожей. Он часто ездил в Баку и Белоруссию, привозил домой мешки с урюком и сухофруктами, делился с соседями, говорил, что родственники из Баку подбрасывают. Соколов, внимательно наблюдая за его квартирой, отметил, что образ жизни Судин ведет замкнутый, гостей у себя принимает редко, сам, когда бывает в Москве, в основном сидит дома или уходит куда-то с военным в форме летчика.

Соколов побывал в постпредстве Азербайджана, поговорил с кадровиком, тот о Судине толком ничего сказать не смог, дал личное дело. Соколов его прочитал, выписал кое-что. А вот зачем? Да просто так, не нравился ему Илья Иосифович, и все тут. Спроси почему — участковый бы не ответил. Вежливый, здоровается с ним приветливо, на чай приглашал, соседи о нем хорошо говорят. А вот что-то было в нем не то.

Когда Соколов встречал этого розовощекого, добродушно улыбающегося человека, не мог он поверить, что получил Судин инвалидность на Магнитке, не верил, что съедает его застарелый туберкулез.

О своих сомнениях доложил он начальнику угрозыска отделения капитану Платонову. Тот выслушал его, попросил написать рапорт, сказал, что разошлет запросы. Но по нынешним временам бумаги идут долго.

— Жди, — сказал капитан участковому, — работаешь правильно.

Несколько раз приезжали к Судину машины. Все номера их на всякий случай Соколов тоже записал. Мало ли что. Вдруг понадобится.

10 января он в отделение пришел, как всегда, к восьми утра.

— Здорово, Соколов, — дежурный пожал ему руку, — там тебя дворничиха дожидается.

В коридоре на истертой до блеска деревянной скамье сидела дворничиха из дома пятнадцать. Ждала она его недолго, как заметил Соколов, снег у нее на валенках так и не успел растаять.

— Ты чего это, Климова, в такую рань?

— Да как же, Василий Андреевич, несчастье у нас какое. Жилец-то из шестой...

— Судин, что ли?

— Он самый, Илья Иосифович по делам уехал, а у него что-то с газом. Видать, горел, он не выключил, а знаете, как теперь, газ-то по три раза на день перекрывают.