В бардачке лежал конверт с торчащими из него фотографиями. На них были видны дырочки от кнопок и кое-где пятна ржавчины. Конечно, он сразу догадался, откуда эти фотографии, — еще до того, как увидел, что на них изображено. Это были те самые фотографии — не меньше дюжины, — которые были когда-то приколоты кнопками к стене с той стороны кровати, где спала Дорис. А потом она их сняла, потому что не могла больше их видеть.

— Погляди на них, пожалуйста, — попросила она и остановила машину.

Они были уже недалеко от гостиницы. Она просто остановилась, прижавшись к тротуару, но мотор оставила включенным. Центр Грин-Бея был почти пуст, все сидели по домам или возвращались домой со стадиона «Ламбо».

Фотографии были сложены как попало, но Уоллингфорд быстро догадался, чему они посвящены. На всех была изображена левая рука Отго Клаузена. На некоторых рука все еще принадлежала Отго. Загорелая до черноты рука водителя фузовика, развозящего пиво, на пальце сверкало обручальное кольцо. На некоторых снимках кольца не было — миссис Клаузен сняла его, — и Уоллингфорд догадался, что это рука уже мертвого Отто.

Там оказались и фотографии самого Патрика Уоллингфорда. Во всяком случае, фотографии его новой левой руки — одной только руки. По разной степени отечности в области локтя, кисти и зоны шва Уоллингфорд мог определить, на каких именно стадиях трансплантации Дорис делала эти снимки бывшей руки Отто — она назвала ее третьей рукой.

Значит, ему вовсе не приснилось, что его кто-то фотографирует, пока он спит! Вот почему щелчки затвора слышались так отчетливо! А поскольку глаза у него были закрыты, то свет вспышки казался ему слабым и отдаленным, точно зарницы. Именно таким Уоллингфорд его и запомнил.

— Пожалуйста, выброси их, — попросила миссис Клаузен. — Я пыталась сама их выкинуть, но не смогла. Давай от них избавимся.

— Хорошо, — сказал Патрик.

Она опять плакала, и он потянулся к ней. Он еще никогда по собственной инициативе не прикасался к ее груди своей левой изуродованной рукой. Даже сквозь куртку он почувствовал ее грудь, а когда она крепко прижала к себе его жалкий обрубок, ощутил на щеке ее теплое дыхание.

— Ты только не думай, что и я ничего не потеряла! — сердито сказала она.

Подъехала к отелю, передала ключи от машины Патрику и пошла прямиком в вестибюль, предоставив ему самому ставить машину на парковку. (Он решил попросить это сделать кого-нибудь из обслуги.)

Потом он выкинул фотографии — бросил их вместе с конвертом в урну для мусора. Вот и все. Миссис Клаузен наконец открыла ему то, что ее так долго преследовало и мучило, и больше ей прибавить нечего. Показав ему фотографии, она подвела под этой историей окончательную черту.

Как тогда сказал доктор Заяц? Не было никаких медицинских причин для неудачного исхода трансплантации. И доктор так и не смог разгадать тайну постигшей его неудачи. Но воображение не ограничивается теми рамками, какие ставит себе исследователь, и для Патрика Уоллингфорда никакой тайны больше не существовало. Рука просто выполнила свою функцию — и все.

Интересно отметить, что и студенты медицинской школы Гарварда не услышали от Заяца никаких комментариев по поводу неудачного исхода операции. Заяц был счастлив с Ирмой, Руди и близнецами, наполовину отойдя от дел, и считал, что профессиональное разочарование действует на человека столь же негативно, как и профессиональный успех.

— Не отказывайтесь от жизни, — говорил Заяц своим студентам в Гарварде.