Партнер был хорош, но зря он пытается вести — Фёдору от этого значительно проще держатся там, где нет его оружия: пропустить выпад мимо себя, поднырнуть, изогнутся или чуть подправить мах. Пытающийся навязать свою волю и ритм, тратит больше сил — гораздо проще подстроится под чужое движение. Но всё равно он хорош — продуманные и отточенные комбинации, немалый опыт, которого у Фёдора просто нет, и вот уже лезвие щекоча скользит по коже — это даже не больно, каучук — он плотный, его сложно даже поцарапать, не то что прорезать. Впрочем, не стоит подставляться под уколы, да это и несложно — не приспособлена анатомия человека под подобное движение: оно заранее видно по положению тела. Так что, и уклонится легко.

В материале партнера Федька не уверен, поэтому свои движения завершает проводя по телу обушком, а не лезвием. Но, тем не менее, «Сочувствующий» вздрагивает каждый раз так, будто его действительно режут. И потом движется скомкано, словно в ожидании боли — «не бойся, этот мир не настоящий. Тут ничто не в силах тебе повредить. Кроме тебя самого», — шепчут губы, но партнер не слышит, он — будто далеко-далеко.

И двигается уже гораздо медленней. Устал? Как можно устать в пластилиновом мире…? Бери его и мни, как тебе хочется. Почувствовав себя всемогущим, Федька смеётся и, отбросив бесполезный нож, начинает просто танцевать, словно мотылек вокруг лампы — не давая огоньку лезвия коснутся крыльев, но и не удаляясь — тут ведь так весело!

Жаль, конечно, что только ему… Он начинает двигаться быстрее, пытаясь показать как надо. Это ведь так легко! Не слышит… он скован собственной выучкой с раз и навсегда забитой программой и уже не в силах ничего изменить. Заключён тюрьму своего тела в момент, когда надо отринуть старые законы и навязать этому миру свои. Он ведь пластилиновый, он поддастся… Не слышит… грустно.

Грустно становится не только Федьке. «Сочувствующий» убирает нож и опускается на колени. По его щекам текут слезы, и мальчик останавливается, не зная, что ему делать — ведь было так хорошо как же кому-то может быть плохо? Такая несправедливость рушит всю картину мира, и крылья за спиной пропадают. Он просто стоит и сморит, как женщина обнимает рыдающего мужчину, будто ребенка и прижимает его лицо к своей груди. И даже чувствует странный укол — неужели это ревность? Впрочем, может и зависть…

Дальнейшее занимает немного времени — взмах рукой и, рядом с обнявшимися появляется пульсирующая радугой арка. Модератор спокойно нагибается и поднимает вцепившегося в нее проигравшего на руки, словно он трехлетний малыш, а не взрослый мужчина. Шаг сквозь радужную пленку, и арка исчезает, оставив Фёдора в непонимании — а дальше-то что делать?

Впрочем, пребывал он в одиночестве недолго — люди кругом. И этим людям тоже хотелось выговориться и как-то сообщить всем остальным своё мнение о произошедшем. На Фёдора обрушился вал внимания, сопровождаемый выкриками с мест и похлопываниями по разным частям тела. Особенно доставалось плечам и волосам. Последние норовил взъерошить каждый встречный. «Ну, даешь, пацан!», «.. как держался то…», «ты ещё свое испытание вспомни — смех…», «да уж, не до смеха было…», «орел, с таким можно и в разведку…», «ага, пусть подрастет тока…», «… а то в разведку можно, а по бабам нельзя!» — и дружное ржание.

Фёдор, стоял посреди этого тайфуна слов и не мог понять, что происходит. Ведь вокруг были враги, для которых он стал своим? В руки сунули кружку, — «на вон, хлебни должно отпустить…», а уверенный голос сообщил, — «а ну отвалили от мальца.