Когда за «гостями» захлопнулась дверь, Стёпка посмотрел на Деллку и спросил:

— Что это было за стихийное бедствие?

— Тебе же русским языком сказали — Нах-Нах. Правда, при первом знакомстве он в этом не признался.

— Ты мне русским языком объясни, Нах-Нах — это кто?

— Пойдём баиньки. Расскажу тебе сказку про четвёртого поросёнка.

— Так я жрать хочу.

— Так, слушай, Ланской! холодильник-то, чай, не заколочен. Пойдём, покажу, где там лежат языки в мясном желе, слабосолёная кефаль и баночка светлого. А салатик для меня этот зверь оставил.

Фыркнув на шутливое обращение жены, Степан Асмолов отправился куда послали.

Леночке очень страшно. Началось это сразу после возвращения из свадебного путешествия, когда милый и спокойный Ново-Плесецк встретил их блокпостами и баррикадами. Нет, стрельбы на улицах не было, но колючие напряжённые взгляды одетых в военную форму недавно мирных жителей, нервотрёпка с продуктами и суета в больнице, куда она поступила на работу — всё это тревожило и заставляло ждать недоброго.

И эти странные местные с их ужасными ружьями не казались больше безобидным символом патриархальности, а выглядели дикими зверями, случайно заглянувшими в человеческое жильё. Потом была война и много раненых, тревога за мужа и ужасные волнения за судьбу пасынка, за которым она в панике просто не уследила.

Впрочем, этот короткий кошмар закончился благополучно — мальчишка ответил, едва восстановилась связь, и даже сказал, что возвращается домой. И Кирилл тоже не пострадал — только вымотался и осунулся. Казалось бы — можно успокоиться, но она почувствовала в себе новую жизнь и опять испугалась, что осталась без маминой поддержки среди послевоенной разрухи в неразберихе, в воцарившемся в доме цыганском таборе — вернувшиеся в город беженцы нашли на месте своих жилищ только руины, пепелища и завалы. Кирилл привёл сразу четыре семьи сослуживцев «перекантоваться», как он выразился.

Постепенно и они «рассосались». Одни уехали куда-то в сёла, другие отстроились заново. А она осталась потолстевшая и несчастная, чувствуя как в животе пинаются двойняшки. Нет, тревоги она не выказывала, чтобы не огорчать мужа, приходящего с работы усталым и издёрганным. Он изо всех сил старался успокоить и приободрить её, притаскивая купленные или выменянные на барахолке детские вещички. А, добыв где-то сразу пару горшков, вид имел победоносный и гордый. Вокруг царил дефицит — из продажи исчезли многие привычные вещи. Зато продуктов опять было много: качественных и доступных.

Жизнь вокруг как-то налаживалась и приближался срок родов, когда из своей лесной школы вернулся пасынок, вымахавший ростом чуть не с Кирилла. Выглядел он диким, словно превратился в аборигена. Да ещё и девчонку привёз. Вот эта заноза и встревожила Лену не на шутку.

Дело в том, что, будучи психологом, она умеет многое примечать. И не заметить того, что девочка крутит мальчишкой, как хочет, не могла. А он — чисто телёнок — тянется за ней, словно на верёвочке. Впрочем, не полагаясь на впечатление от краткой встречи — пора было в роддом — ничего рассказывать Кириллу она не стала. Наверное — правильно сделала. Потому что эта самая мелочь приехала встречать её из больницы вместе мужчинами. И снова помыкала пасынком, показывая, как нужно держать младенца, чтобы не уронить головку. Помыкала она, впрочем, и Кириллом, движением брови велев вести к машине супругу а потом и занять водительское место.

Дома тирания Федькиной подружки обрела ещё более зримые очертания — она вела себя полноправной хозяйкой, указывая, что делать с обкакавшимся малышом, как держать его после еды, чтобы не задохнулся от отрыжки. Как поступать, когда орёт и как пеленать, чтобы успокоился.