Белобрысый Кай метнулся навстречу.

— Господин!

— Чего орешь? — буркнул рыцарь. — Жив-здоров, все живы-здоровы. Найди лучше госпоже Паоле местечко поспать, она устала.

— А вон, — просияв, махнул на одну из телег оруженосец. — Там между шатрами мягко и не дует. Идемте, покажу.

Между свернутыми шатрами и впрямь оказалась очень уютная норка. Паола устроилась там, по-детски свернувшись клубочком, и, уже проваливаясь в сон, благодарно улыбнулась: Гидеон набросил на нее свой плащ.

Когда она проснулась, на небе сияли звезды. Паола перевернулась на спину, подтянув плащ Гидеона под самый подбородок: за северными рубежами Империи ночи даже летом стояли холодные. Звезды здесь казались ярче и крупней, чем в столице, словно само Небо было к земле ближе. Взгляд Паолы притянула одна — крохотная, но пронзительно яркая, драгоценным камнем сверкавшая точно над Паолой. В ее свете угадывалась голубизна точно такого оттенка, как у кристаллов Жизни у навершия ее, Паолы, жезла. Говорят, по звездам можно предсказывать судьбу. Если так, думала Паола, наверное, эта звезда — моя. Знать бы, что обещает…

Острова, загадала Паола, пусть это будут острова. Шум прибоя, белые паруса, ветер, обещающий опасности и открытия. Бескрайняя синева, бескрайний мир. Голубая звезда согласно мигнула, и Паола, улыбнувшись ей, снова заснула.

Ей снились острова. Желтые песчаные пляжи, белые буруны на коварно скрытых приливом скалах, белый парус в синих волнах. Развалины заброшенных городов, сияющая голубизна кристаллов, трава вокруг ее жезла. Ей снилось, как пахнущий солью и водорослями ветер ерошит ее волосы, и она счастливо улыбалась во сне.

Дальнейший путь протекал мирно. Через два дня отряд пересек границы Империи, и теперь опасаться стоило разве что праздного любопытства зевак. Но Ольрик лишь усмехался в бороду, когда навстречу отряду выбегали мальчишки, путались в ногах, норовили потрогать злых рыцарских коней, пощупать мечи и копья. Когда деревенские бабы и молодицы выносили недужных малышей, чтобы те прикоснулись к краю одежд «настоящего крылатого архангела», получив тем самым благословение Небес. Паола смущалась от такого внимания, приходилось напоминать себе: привыкай, это твое дело и твой долг. Стряхивала с крыла немного живительной силы, легко, почти без усилий — детишкам требовалось для излечения куда меньше, чем раненому рыцарю. Лишь однажды к ней принесли ребенка, который и в самом деле был плох: малыш метался в жару, хныкал тоненько, словно скулящий щенок, и Ольрик, едва прикоснувшись к тонкому запястью, молча покачал головой. Первые попытки исцеления словно на глухую стену натолкнулись: сила Паолы стекала в никуда, не касаясь горевшего в лихорадке ребенка.

— Ничего не понимаю, — призналась Паола. — Он как будто в темный кокон завернут.

— Ты это так видишь, девочка? — Ольрик задумчиво огладил бороду. Поглядел на потемневшую от отчаяния молодицу. Сказал решительно: — Вот что, мамаша, пойдем к тебе. Поглядеть надо.

Оставив рыцарей устраиваться на постоялом дворе, Ольрик и Паола прошли по деревне. Жили здесь богато и сытно: ребятишки крепенькие, в косах девочек красные ленты, девушки щеголяют цветными бусами в три ряда. Горшки на плетнях сушатся покупные, не самолепка, изукрашены узорами-оберегами. С такой деревни Империи — и налогов, и товаров, и бойцов, случись в них надобность.

Во дворе, куда завела молодица мага и Паолу, следы достатка угадывались не так явственно. Копошились возле хлева пестрые куры, сохли на протянутой через двор веревке детские рубашонки — простого, небеленого полотна, а какие и с заплатами на локтях. На крыльце девчушка лет пяти укачивала соломенную куклу.