Грубо сколоченный свежевыструганный стол источал сказочный запах древесины, в печке весело потрескивали дрова, две свечи в пустых консервных банках ярко освещали комнату. Гречневая каша с тушенкой - отменный ужин, сухари с луком и чесноком - мировой закусон. Мы выпили за прохождение Пасти Дракона. Пусть и с оверкилем в конце, но порог все-таки нами покорен и без единого, как говорится, трупа. Выпили за спасение Катьки и за спасение плота, хоть и пришлось разобрать его по бревнышку. Ничего, завтра свяжем заново и поплывем дальше обивать пороги. Выпили за погоду, за тех, кто в море, на вахте и на гауптвахте, за прекрасных дам, стоя, с локтя и не закусывая…

    Лично меня слегка повело. Спирту, вроде, было немного, баклажка вмещала никак не более пол-литра, да еще разведенного пятьдесят на пятьдесят. А на пятерых - это всего-то по каких-нибудь сто грамм. И никто не задавался вопросом, почему же содержимое баклажки никак не заканчивается. Девчонки тоже раскраснелись и повеселели, пытались устроить танцы под плеер.

    -  А что? Если двоим танцующим по одному наушнику в ухо, можно слушать музыку и танцевать.

    -  Ага, а остальные будут смотреть на них как на идиотов!

    -  И как делать вращения, поддержки и прочие тодосы? - попытался пошутить я.

    Но идея с танцами уже не обсуждалась. Катька стояла с метлой в руках и внимательно ее разглядывала, вся компания что-то шумно обсуждала.

    -  Ты чего, пол собралась подметать? - удивился я, поднимая свою мор… э, то есть, как бы помягче выразиться, свое лицо от пустой миски.

    В нашей избушке явно не хватало доброго тазика оливье.

    -  Дай мне попробовать! - командор пытался ухватить черенок.

    -  Отвали! Вон там, за печкой, еще одна такая стоит!

    -  Тут же кнопки, они под сучки закамуфлированы! Это же джойстик!

    Когда я в очередной раз сумел оторваться от миски, Катька сидела верхом на метле, вися в воздухе безо всякой опоры, и упиралась головой в потолок.

    -  Ты чего, на своей косе повесилась? - я снова попытался сострить, но на меня никто не обращал никакого внимания.

    Командор оседлал вторую метлу, делал какие-то манипуляции с черенком, но все равно был прикован к полу законом всемирного тяготения. Ленка старалась отнять у него метлу, аргументируя, что они, метлы, слушаются только женщин. Лёха дергал за прутики Катькину метлу, нетерпеливо намекая, что он - следующий.

    -  Ребята, пошли на улицу, - кричала Ленка, продолжая вырывать черенок из рук командора. - Тут тесно и душно! А там и полетаем!

    "Ну, вот и "белочка", - подумал я. - Вроде и не алкаш, да и вообще почти не пьющий, а поди ж ты!"

    В избе стало тихо. Я тоже оторвал свое не очень послушное тело от лавки и вышел на свежий воздух, едва не рухнув с крыльца. Дождь кончился, светила луна. Воздух был тих и недвижим, пахло влажной хвоей. А над верхушками деревьев кружили на метлах Катька и Ленка. Командор, задрав голову вверх, носился по поляне, размахивал руками и заплетающимся языком долдонил:

    -  Я запрещаю полеты! Вы не прошли медкомиссию! Срочно сдайте кровь на реакцию Раппопорта!

    Это он, конечно, из зависти.

    -  Метлы реально только девчонок слушаются, - пояснил мне Лёха. - Под мужиками они не летают.

    -  Мы с тобой как две ведьмы, да, Ленк? - сказала Катька, делая изящное пике к нашим головам.

    Мы пригнулись, но Катька уже взмыла вверх.

    -  Слушай, Кать! - сказал Лёха.