Охрана еще ни разу меня не поймала и не нашла ни одной записочки. Таким образом заключенные могут поддерживать связь друг с другом, не боясь, что их письма перехватят.
— А откуда они берут бумагу?
— Они пишут вовсе не на бумаге, а на обрывках рубашек.
— Теперь я понимаю, почему у этой записочки был такой странный вкус, — сказал Чиполлино.
— А чернила, — продолжал паук, — делаются из арестантской похлебки с примесью толченого кирпича.
— А кирпич откуда?
— Да ведь стены-то в тюрьме кирпичные!
— Понятно, — сказал Чиполлино. — Заходи, пожалуйста, завтра в мою камеру. Я тебе дам письмецо.
— Обязательно зайду, — обещал почтальон и отправился своим путем, чуть-чуть прихрамывая.
— Ты что, ушиб ногу? — спросил Чиполлино,
— Да нет, это ревматизм. Понимаешь ли, мне вредно жить в сырости. Я уже старик, мне бы нужно переселиться в деревню. Там у меня есть брат, который живет на кукурузном поле. Каждое утро он раскидывает меж стеблей свою паутину и целый день наслаждается солнцем и чистым воздухом. Он много раз приглашал меня к себе, но ведь я не могу бросить свою работу. Когда берешься за что-нибудь, так уж надо выполнять дело до конца. А кроме того, у меня свои счеты с принцем Лимоном. Его придворный лакей убил моего отца: прихлопнул бедного старика на кухне. Там на стенке до сих пор еще осталось чуть заметное пятнышко. Иногда я захожу поглядеть на этот памятный мне след и говорю себе: «Когда-нибудь и принца Лимона прихлопнут, да так, что даже и следа не останется». Правильно я говорю?
— Никогда я еще не видел такого благородного паука! — с восхищением сказал Чиполлино.
— Каждый делает что может, — скромно ответил маленький почтальон.
Прихрамывая, он добрался до окошка и пролез в коридор под самым носом у какого-то Лимонишки, который в эту минуту заглянул в «глазок», чтобы удостовериться, все ли в порядке.
Выбравшись из камеры, Хромоног спустился по паутинке и отправился дальше по своим делам.
|