Итак, занятия возобновились.

– Шельма, ты можешь сказать, что такое прецессия у гироскопа?

– Не знаю, попробую. Когда-то я сдавала физику за первый курс, но это было давно. Толкни гироскоп, и он начнет двигаться не в том направлении, в котором ты ожидаешь, а под углом в девяносто градусов к этому направлению, так что толчок как бы подстраивается под вращение. Вот так. – Я наставила на них указательный палец, словно мальчишка, вопящий: «Ба-бах, ты убит!» – Мой большой палец – это ось вращения, указательный – направление толчка, остальные пальцы показывают направление вращения.

– Молодец, можешь сесть в первый ряд. Теперь – подумай как следует! – представь себе, что мы установили гироскоп в раме и затем приложили к нему равные силы по всем трем пространственным координатам одновременно: как он себя поведет?

Я попыталась представить это зрительно.

– По-моему, он или упадет в обморок, или рухнет замертво.

– В качестве первой рабочей гипотезы неплохо. Если верить Джейку, он исчезнет.

– Они правда исчезают, тетя Хильда, я видела. Несколько раз.

– Но куда же они деваются?

– Мне недоступна математика Джейка, я вынужден принимать его выкладки на веру. Но они основаны на идее шести пространственно-временных координат: три из них пространственные, самые обычные, которые мы знаем, они обозначаются x, y и z, и три временные, одна обозначается обыкновенным английским t, другая греческой буквой «тау», а третья кириллической буквой «т», она пишется вот так: m.

– Выглядит как латинское курсивное «м».

– Да, только это не «м», у русских это вместо нашего «t».

– Ну так вот, у нас имеется шесть измерений: x, y, z, t, «тау», m. В теории принимается, что все они находятся под прямым углом друг к другу и что любое из них переходит в любое другое посредством вращения – или что можно ввести новую координату (не седьмую, а новую вместо какой-либо из шести), скажем, заменить «тау» на «тау-прим» путем смещения по оси х.

– Зебби, я отключилась еще четыре координаты тому назад.

– Покажи ей колючку, Зеб, – посоветовал мой муж.

– А что, пожалуй. – Зеб взял у него какую-то штуковину и положил передо мной. Штуковина была похожа на одну головоломку, которая была у меня в детстве, только вместо шести палочек из нее высовывались четыре. Три стояли на столе, треножником, четвертая торчала вверх.

– Это оружие, – сказал Зеб, – изобретенное в незапамятные времена. Концы должны быть острые, тут они сточены. – Он подбросил штуковину, она упала на стол. – Как бы она ни упала, один шип всегда направлен вертикально вверх. Если рассыпать такие перед конницей, кони натыкаются, падают, атака захлебывается. В первую и вторую мировые войны они снова вошли в употребление – против всего, что ездит на надувных шинах: велосипедов, мотоциклов, грузовиков и тому подобного. А когда они большие, то выводят из строя и танки, и все, что на гусеницах. Маленькие можно метать из засады – обычно они бывают отравленные и убивают безотказно.

Но тут у нас эта смертельная игрушка служит просто геометрической проекцией, чертежом координат четырехмерного пространственно-временного континуума. Каждый штырь находится под углом ровно девяносто градусов к любому другому.

– Вовсе нет, – возразила я. – Тут каждый угол больше прямого.

– Но я же сказал, что это проекция, Шельма, это изометрическая проекция четырехмерных координат в трехмерном пространстве. Это искажает углы… а человеческий глаз еще более ограничен. Закрой один глаз, замри, и ты увидишь только два измерения.