Полтора месяца и пять дней

Анна отлично выспалась и начала утро с похода за продуктами. Она накупила целую гору фруктов, чтобы побаловать его и кинуть что-нибудь себе в холодильник. К десяти часам она разложила все по местам, плотно позавтракала и записалась в салон красоты. В последнее время она махнула на себя рукой и теперь с удовольствием предавалась радостям маникюра и педикюра. В два часа Анна вернулась домой, чувствуя себя просто прекрасно.

Примерив несколько костюмов, она наконец нашла тот, в котором больше себе понравилась; одно было хорошо — она заметно похудела. Роста Анна была небольшого, всего пять футов четыре дюйма, и немного похудеть ей хотелось всегда; теперь же, после нападения на Ленгтона и всех треволнений, она похудела сразу на несколько фунтов. Анна решила, что будет ходить по утрам в спортивный зал, а может, запишется в бассейн. Плавать она любила и сейчас вдруг вспомнила, как мама предложила ей отрезать косы, которые после воды невозможно было как следует высушить. Анна плакала — ей совсем не хотелось стричься. Ей было тогда одиннадцать лет, и, сидя в парикмахерской, она с тяжелым сердцем смотрела, как ее густые золотистые кудри превращаются в короткую стрижку. Правда, результат ее не расстроил — даже наоборот! Короткие волосы красиво обрамляли лицо сердечком, а челка притягивала взгляд к большим голубым глазам. На вздернутом носике рассыпались веснушки, однако Анну это никогда особо не волновало. Много она не красилась, но сегодня сделала аккуратный макияж, на веки наложила светло-коричневые тени, на ресницы — тушь, на губы — светло-коралловую помаду. Оглядев себя в зеркале ванной, Анна не смогла сдержать улыбки. Зубы у нее были ровные, белые: не зря в детстве она долго носила зубные брекеты. Давно уже не было той пухленькой, рыженькой, веснушчатой девочки со сверкающими во рту скобами. Теперь Анна была настоящей женщиной.

Около двух она выехала в Глиб-хаус к Ленгтону, подтянутая и собранная.

Если он и обрадовался, увидев ее, то ничем этого не показал. Выглядел он гораздо хуже обычного и пожаловался, что не спал почти всю ночь. Вместо комплиментов в свой адрес она услышала раздраженное:

— Подстриглась, что ли?

— Спасибо… Удивительно, как это ты заметил, — ответила она, вынимая из сумки виноград, помидоры на ветке и копченую лососину.

— Меня здесь, вообще-то, кормят. Я думал, ты к обеду приедешь.

— Мне нужно было кое-что сделать. Потом пришло в голову, что, может, ты ближе к вечеру захочешь перекусить…

Он оторвал одну виноградину, она заметила, что у него сильно дрожат руки.

— Ну, когда на работу? — спросил он.

— Не знаю. Может, в понедельник.

— Ждешь, наверное, не дождешься, хоть будет повод не ездить каждый день в это захолустье.

— Никакое это не захолустье. Ты прекрасно знаешь, я езжу потому, что хочу тебя видеть, и мне было бы приятно знать, что ты меня тоже хочешь видеть.

Он пожал плечами:

— Сюда, кажется, довольно долго ехать, а рассказывать мне пока особенно нечего. Никого из больных я еще не видел, зато слышал! Ты не представляешь, до чего скандальный здесь народ. Ночная сестра сказала мне, что таких у них всегда хватает, — это сейчас называется синдром посттравматического стресса. А я бы по-другому сказал: психопаты! А ведь вроде в Ираке не воевали.