Обгоняя нерасторопную девицу, он потерял какую-то важную долю секунды, а может, и больше, и теперь, бросив взгляд вперед, содрогнулся. То, что было впереди, обожгло его внезапным холодом неудержимо срывающейся с гор лавины. Невообразимо близко перед собой он увидел огромный темный силуэт другого автомобиля, похожего на рано выбравшегося из берлоги обозленного медведя и несущегося по встречной полосе прямо на него. Такой же лихач, как и он сам, спешил в противоположную сторону. Лантарову почудилось, что он видит дьявольскую ухмылку. А может, никакой ухмылки не было, потому что этот водитель попал в точно такую же ситуацию, а причиной ее была едва видимая горка, скрадывавшая обзор. Оба ездока и обманулись, двигаясь с противоположных сторон, но если бы хотя бы один из них совершил свой маневр вовремя, ничего бы не произошло. Теперь же какая-то бесовская неотвратимость жутким могильным дыханием перевернула все внутренности Лантарова – он отчетливо увидел, что сулит лобовое столкновение. В этот короткий, как ядерная вспышка, миг Лантаров осознал вдруг свою уязвимость. Он не думал, не размышлял, все явилось само собой, подобно озарению, и только рот округлился для привычного выкрика «Твою мать!» Уже в следующее мгновение Лантаров машинально дернул руль вправо, выбрав для себя обочину как шанс выскользнуть из железной ловушки. Он успел даже немного удивиться спокойствию своего рассудка, сработавшего независимо, как бы самостоятельно и тотчас, подобно безотказному автомату. Но реакция не спасла его, скорость оказалась слишком высокой, а обрыв за узкой обочиной – слишком крутым. Нажав до отказа на тормоза, Кирилл услышал шальной скрежет специальной системы, спасающей автомобиль от заноса, и затем почувствовал, как качественная шведская резина, отчаянно хватаясь за комки земли и мелкие камешки, как будто зубами вгрызаясь в самую обочину, пыталась удержать машину от фатального столкновения с лесом. Обострившееся в этот момент обоняние водителя уловило вызывающе неприятный запах горелого, возникший от трения каких-то механизмов. «Как глупо и бездарно!» – отчего-то пронеслось у него в голове как бы само собой, совершенно независимо от воли. И уже в следующее мгновение возник какой-то странный отстраненный полет чего-то тяжелого, бесформенного, неуправляемого, неодушевленного. И – гнетущее столкновение с землей, черствой и безжалостной. В один миг Кириллу померещилось, что какая-то темная тень, может быть, крылатого хищника – ему отчетливо слышалось хлопанье могучих крыльев, – пронеслась мимо. Внезапный огненный шар ослепил его ударной волной невыносимой боли. Но прежде наступления полного безмолвия темной бездонной пустоты он увидел – и ему это отчетливо запомнилось – светлый и прозрачный, будто сотканный из тончайших золотых нитей, неизвестный лик с мягкими чертами, взирающий с укоризной, но в то же время с заботливой материнской нежностью.
Кирилл не видел, как остановились несколько машин и как к нему устремились люди. Последнее, что он слышал удивительно отчетливо, так, что слова врезались в мозг забитым по шляпку гвоздем: «Да, этот парень просто в рубашке родился!» А потом все окутал непроницаемый мрак…
Доктор между тем разговаривал с кем-то с рассудительностью человека, знающего гораздо больше, чем кто бы то ни было в этом помещении. «Та-ак, яс-нень-ко», – повторил он несколько раз, медленно растягивая будто бы ничего не значащие слова. Но в сочетании с напряженной позой медицинского волхва, его сосредоточенным лицом и колючим взглядом слова эти приобретали настораживающий и пугающий неведомой, жуткой неотвратимостью смысл. От повышенного внимания к его телу, которое Лантаров почему-то не чувствовал, ему стало неприятно и сухо во рту. Он хотел было облизать губы, но не смог – язык был непослушным, опухшим и чужим. Пациент сразу почувствовал себя незащищенным под этим настойчивым взглядом, и непроизвольно возникла потребность жалобно позвать маму и заплакать. |