– Только… разве… разве не было бы лучше, если бы вы сначала поговорили с нами? Что? Мы старые практики. Возможно, мы могли бы что-нибудь вам посоветовать. Что вы хотели им сказать?
При ярком свете лицо Мины выглядело старым и незначительным. На вид она была совершенно спокойна, но судорожно сжатая рука все еще прижимала трубку к груди.
– Вы, наверное, старший инспектор из Скотланд-Ярда. Прошу вас, скажите мне: какое самое страшное оскорбление вы знаете?
– Это трудный вопрос, – хитро сказал Мастерс – Если оно должно быть использовано в мой адрес…
– Я имела в виду Германа Пенника. – Она задумалась. – Была одна тема, которой мой муж всегда выводил его из равновесия. Я подумала, а почему? Можно было бы начать с Обманщика с большой буквы и обычного прохвоста.
– Может быть, вы отдадите мне трубочку…? А-а-а… спасибо. Прекрасно.
Мина опустила руку. Осмотрелась вокруг. В комнате не было ни одного человека, у которого бы не сжалось болезненно сердце при взгляде на ее лицо.
– Я прошла через ад – сказала она. – Ради Бога, оставьте мне хотя бы маленький шанс на возмездие.
Глаза ее наполнились слезами.
В полной тишине был слышен только стук трубки, опущенной на рычаг. Через высокое окно в комнату вливался холодный вечерний воздух.
– Я понимаю вас, дорогая миссис Констебль, понимаю, – сочувственно проговорил Мастерс… Но это не метод. Нельзя ведь ни с того, ни с сего звонить в редакции с оскорблениями в адрес какого-то Пенника.
– Я и не собираюсь этого делать.
– Нет?
– Нет. Мистер Пенник утверждает, – продолжила она очень тихим голосом, – что может пользоваться мыслью как физической силой, как оружием. Вы, наверное, знаете, что мой муж был состоятельным человеком. Я собираюсь сделать то, что хотел бы Сэмюэль. Мой муж в своей жизни никого и ничего не боялся. Хорошо: позволим ясновидящему испытать его оружие на мне. Я бросаю ему вызов. Именно это я хотела сказать мистеру Бартону. Пожалуйста, пусть Пенник попробует меня убить. Я разоблачу его. Если мне это удастся, все, чем я располагаю, пойдет на благотворительные цели. Но это не имеет значения. Я хочу разоблачить этого прохвоста и сделать что-нибудь для бедного, любимого Сэма. И я предупреждаю вас: об этом будет сообщено во все английские газеты, даже если это последняя вещь, которую я сделаю в своей жизни.
Чейз быстро подошел к ней.
– Мина, – прошептал он, – что ты болтаешь? Будь осторожна. Прошу тебя, будь осторожна!
– Ах, ерунда!
– А я повторяю, ты не понимаешь, что говоришь.
– Вы, я думаю, тоже не понимаете, что говорите, – заметил Мастерс, приближаясь к ним. – Дамы и господа! – Он кашлянул и ударил рукой по столу, на котором стоял телефон. – Очень прошу вас! Успокойтесь! Вы ведете себя, как истерики!
С большим трудом он выдавил из себя улыбку.
– Вот так! Теперь уже гораздо лучше. Прошу вас, – продолжал он мягко, обращаясь к Мине, – может быть, вы сядете рядом со мной, вот сюда, в это большое, удобное кресло, хорошо? Мы вместе обсудим все это дело. Мисс Кин уже занимается приготовлением ужина, – он кивнул головой в сторону закрытых дверей в столовую, откуда доносились звуки, свидетельствующие о том, что там накрывают на стол, – а мы тем временем, посидим и постараемся вести себя разумно…
– Если вы так хотите – согласилась Мина. – Я сказала то, что должна была сказать. Вы сами понимаете, что не сможете долго меня удерживать от пользования собственным телефоном.
Мастерс прищурил один глаз.
– Я хочу вам что-то сказать, – обратился он к Мине. – Вы совершенно напрасно выходите из себя при одном упоминании Германа Пенника. |