— Сам ты окошко, — беззлобно фыркнул Илличевский. — То-то, что не смотришь. Смотрел бы, небось, лицезрел бы меня каждый день. Я там ныне во всех ракурсах, позициях и эполетах. Надысь вон вернулся со съемок «Последнего героя — 4», а завтра опять лечу в Москву — сниматься в следующем сезоне «Моей прекрасной няни» и обсуждать с руководством свое новое ток-шоу.

— Ну, поздравляю, коли так, — скривился Пушкин, безуспешно тыкая вилкою в неподатливый скользкий гриб. — Да нет, на самом деле твоя физиономия мне уже все глаза намозолила. Я имел в виду, живешь-то как, академик?

— А вот так и живу, Саша, — пожал плечами Илличевский. — В самолетах и на студиях. Вот, приезжаю время от времени на родину за глотком невского тумана. В Москве хорошо, но уж больно суматошно.

— Чего там хорошего еще, — проворчал Пушкин, — купеческий посад. Одна сплошная пробка. Торт с позолоченным кремом посреди города, говорят — самый большой православный собор. Арбат окуджавовский окончательно превратили в барахолку, застроили дрянью архитектурной. Целый город ма-а-асквичей! Рехнуться можно.

Илличевский иронически заломил бровь:

— Да ну, брось ты свой поребриковый шовинизм!. Барахолка... Зато там сейчас крутятся основные деньги Российской империи.

— Основные деньги... — сварливо передразнил Пушкин.

Они выпили еще.

— Простите, Алексей Дамианович... — к столику деликатно, боком приблизился официант. В руках у него был свежий выпуск журнала «Семь дней».

— Что вы, Аркадий?..

— Видите ли, моя коллега... Она очень стесняется... Не могли бы вы дать ей автограф?

Официант аккуратно положил журнал на стол. С обложки ослепительно улыбались обнимающиеся Илличевский и Анастасия Заворотнюк.

— Видал-миндал? — Алексей Дамианович показал журнал Пушкину и ухмыльнулся — совсем как на обложке, но несколько более глумливо. — Сам еще не видел. Тут со мною должно быть большое интервью... Ручка есть?

— Вот-с, — Аркадий поспешно подал артисту гелевое стило.

— Что ж! Кому надписать?

— Марине-с, Кашинцевой.

— Чудесное имя.

Уверенным размашистым почерком Илличевский набросал несколько строк и протянул журнал официанту:

— Соблаговолите, друг Аркадий.

— Спасибо огромное-с, Алексей Дамианович!..

— Ты чего ей написал? — поинтересовался Пушкин, когда официант унес драгоценный артефакт в подсобные помещения.

— А, пустяки всякие написал. Замечательной Мариночке Кашинцевой от страстного поклонника, бла-бла-бла. Девчонки во дворе умрут от зависти. Да и Аркадию, думаю, перепадет благосклонности — наверняка ведь не просто так старается. Наполним?

— Безусловно.

Они выпили вновь.

— Вот так вот, брат, — произнес Илличевский, со вкусом заедая очередную порцию половинкой моховика. — Слава преследует меня по пятам. На улицу невозможно выйти, чтобы не обступили тут же с автографами. Только автомобилем и спасаюсь.

— Ну, и стоило ли оно того? — поинтересовался Пушкин, понемногу кончиками пальцев подталкивая свою опустевшую рюмку к графинчику с водкой.

— Что именно, брат? — удивился Илличевский.

— Ну, вот эта вот слава дурацкая, с журнальчиками? Это ты, выходит, для того заканчивал Лицей, для того был первым стихоплетом курса, чтобы теперь скакать по экрану дрессированной обезьяною?.