Жить с таким отцом было тяжело, и Курт с сестрой страдали под этим бременем. Сестра выбрала более активное сопротивление, а для Курта бунт заключался в маленькой личной свободе прогулов. В десятилетнем возрасте он иногда пропускал занятия. Родители ничего не знали — он подделывал записки о болезни и прогулами не злоупотреблял, чтобы не вызвать к ним излишнего интереса.

Дни, свободные от школы, были днями, свободными от ожиданий, которые на него возлагались, и единственной возможностью быть самим собой, выбраться из тени. Делал он это не в пику отцу, а ради себя самого — это ощущалось как необходимость, хотя при мысли, что отец узнает, его обжигал стыд. Но однажды его пронесло чудом — теперь он уже не помнил, что это была за неприятность, когда он чуть не попался, — и он, испугавшись, перестал прогуливать.

А до этого в свободные дни Курт бродил по безмолвной промышленной зоне, окружавшей его район: среди газгольдеров старого газового завода, среди градирен, пустых фабрик, мимо луж странного цвета, почернелых кирпичных будок, вдоль канала и платформы с отсутствующими рельсами. Некоторые фабрики были снесены целиком, другие — только наполовину; градирни взрывать было опасно, они дожидались, когда их разберут по кирпичику. Здесь выросли и работали отец Курта и другие мужчины района; безлюдный пейзаж навевал грусть, почему-то приятную Курту. Дни тут тянулись медленно, в тишине, среди кирпичей и бурьяна, и он никогда не встречал тут людей. Он пролезал в окно или в дыру в стене и попадал еще на одну громадную цементную площадку, усыпанную ржавыми железными обрезками и загадочными отливками, которые он запихивал в карманы. Он обожал эти пустые корпуса, устраивал в углах себе норы. Он любил гудение ветра в мотках проволоки, любил здешний воздух с запахом аммиака, и сладко было чувствовать себя последним живым человеком на земле и выкрикивать странные слова шелушащимся стенам. Иногда он бросал камень в злую с виду собаку — но и только.

В бетонном дворе одной старой фабрики на улице Лонг-Акр была квадратная яма; в темную глубину спускалась ржавая лесенка. Курт подолгу смотрел в яму: хотелось спуститься туда, но прежде надо было убедиться, что там нет ничего плохого. Он ложился на землю у края, вглядывался в черноту — не обозначатся ли во тьме какие-то фигуры. Иногда солнце стояло так, что можно было заглянуть глубже, но увидеть, где кончается лесенка, все равно не удавалось. Было ли это бомбоубежище, или склад опасных химикатов, или место, куда отправляли ленивых рабочих, — он терялся в догадках. А может быть, там было спрятано сокровище.

Однажды Курт взял из-под раковины в кухне отцовский фонарь. Он посветил в яму и все равно не увидел дна. Он стал медленно спускаться по лестнице, но, сообразив, как глубоко она уходит и что двигаться дальше надо либо без рук, либо без фонаря, перепугался и полез быстрее, чуть не промахиваясь ногами мимо ступенек. Дно встретило его жестким толчком. Он посветил вокруг и увидел помещение размером с классную комнату. Пахло холодом и сыростью. На полу валялись бумажки. Курт поднял две штуки и рассмотрел при свете. Это были какие-то технические руководства — с чертежами и формулами на пожелтелой, ломкой бумаге.