— Да, это правда. Я не хотела тебе рассказывать, — проговорила Гретхен, не глядя на меня — Знаешь, мне и в лучшие времена бывало трудно сохранять дружбу со многими людьми. При моем поведении всем со мной было трудно поддерживать отношения — даже когда я от людей ничего не скрывала. И я решила, что будет проще и легче, если я не буду ничего говорить про свою болезнь. И мне не хотелось еще и тебя потерять. — Ее глаза наполнились слезами, она торопливо отвернулась и жалобно проговорила: — Знаешь, не так-то просто чувствовать, что только ты одна сходишь с ума в мире, где полным-полно нормальных людей.

В эти мгновения она была такой трогательной, что мне вдруг захотелось обнять ее, утешить. Я встала, подошла к дивану, опустилась на колени и отодвинула в сторону миску с хлопьями.

Я взяла Гретхен за руку и крепко сжала.

— Ты не можешь сделать ничего такого, из-за чего я бы перестала быть твоим другом, — решительно объявила я.

Гретхен не могла посмотреть на меня.

— Мне так стыдно, — прошептала она, заливаясь слезами. — Я вас всех только огорчаю.

— Вовсе нет, — мягко возразила я.

— Мне так противно, так стыдно. Той ночью, у тебя… Знаешь, я бы ни за что, ни за что… с этим Пауло, если бы… — Она покраснела и умолкла.

Я попыталась справиться с шоком. Так значит, она все-таки переспала с ним? Но я только пожала плечами и улыбнулась.

— Что ж, бывает.

— Понимаю: я не должна была переставать принимать лекарства, — проговорила Гретхен, перебирая пальцами край одеяла. — Но знаешь… Я заскучала по гипермании. Мне нравится та, в которую я превращаюсь. Ты кажешься себе красивой… светящейся изнутри, будто человек-светлячок. К чему бы ты ни прикоснулся — все озаряется светом, оживает. Словно на рассвете летишь на самолете и можешь выставить руку в иллюминатор и прикоснуться к краю облака, подсвеченного солнцем. Оно словно бы протекает сквозь твои пальцы.

Господи, но какой ценой?

Гретхен нервно смяла край одеяла.

— От лития я становлюсь тупой, толстокожей. Я ничего не чувствую — и мне просто хочется снова начать чувствовать. Я становлюсь скучной. Люди, которые раньше мне звонили, не звонят уже сто лет, а я сама не могу им позвонить, потому что мне нечего сказать… нечего, потому что я ничего не сделала, ничего не чувствовала. — Вид у нее стал отчаянно беспомощный.

— У тебя есть я, — напомнила я ей. — И Бэйли.

— Знаю, — всхлипнула Гретхен. — Но это тоже несправедливо. Бэйли приходится возиться со мной, подстраховывать меня. Я его не заслуживаю.

Я вдруг подумала: «А не стало ли ей еще хуже из-за того, что я теперь встречаюсь с Бэйли? Два человека, на которых она могла положиться, влюблены друг в друга… А она, должно быть, чувствует себя одинокой, покинутой».

— Ты не против того, что мы с Бэйли встречаемся? — отважилась спросить я.

— Что ты такое говоришь? — поспешно откликнулась Гретхен и потянулась за пачкой бумажных носовых платков. — Это же я вас свела, или ты забыла?

Я улыбнулась ей, а она попыталась улыбнуться сквозь слезы.

— Мне очень стыдно, что ты видишь меня такой — жалкой, хныкающей, как ребенок, — призналась она. — И все-таки я рада, что ты здесь.

Глава 20

— Элис, какого черта ты делаешь? — вспылила Гретхен, когда я подняла тарелку, оставленную ею на полу в гостиной, чтобы отнести ее в кухню.

Я приехала к Бэйли в пятницу поздно вечером после восхитительной съемки в Барселоне.