|
Он стал верующим христианином. Его раскаянье за лишение ребенка веры и спасения было глубоко, как никогда. Оно не давало ему ни мира, ни покоя. А он ДОЛЖЕН чувствовать комфорт — таков закон его существа. Казалось, был только один путь их заполучить; он посвятил себя спасению душ погибающих людей. Он заделался миссионером. Он оказался в языческой стране больным и безнадежным. Местная вдова приняла его с свое скромное жилище и добилась его выздоровления. Затем ее маленький мальчик безнадежно заболел, и благодарный миссионер помогал ей утешать его. У него появилась первая возможность хоть как-то загладить вред, причиненный первому мальчику, оказав неоценимую услугу этому мальцу, подорвав его глупую веру в ложных богов. Он добился своего. Но в последние свои минуты умирающий мальчик укорил его и промолвил: «Я ВЕРИЛ, И ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ СЧАСТЛИВЫМ; ВЫ ОТНЯЛИ У МЕНЯ ВЕРУ, И ВМЕСТЕ С НЕЙ МОЕ УТЕШЕНИЕ. У МЕНЯ НИЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ, И Я УМИРАЮ НЕСЧАСТНЫМ; ПОТОМУ ЧТО ВЕЩИ, КОТОРЫМ ВЫ МЕНЯ НАУЧИЛИ, НЕ ЗАНЯЛИ ВО МНЕ ТОГО МЕСТА, КОТОРОЕ ЗАНИМАЛА МОЯ ВЕРА.»
И его мать упрекала миссионера словами: «МОЙ СЫН НАВСЕГДА ПОТЕРЯН, СЕРДЦЕ МОЕ РАЗБИТО. КАК ВЫ МОГЛИ ПОСТУПИТЬ ТАК ЖЕСТОКО? МЫ НИЧЕГО ХУДОГО ВАМ НЕ СДЕЛАЛИ, МЫ БЫЛИ К ВАМ ДОБРЫ; ВЫ ЧУВСТВОВАЛИ СЕБЯ КАК ДОМА, МЫ ДЕЛИЛИ С ВАМИ КУСОК ХЛЕБА, И КАК ВЫ НАМ ОТПЛАТИЛИ.» Сердце миссионера было полно печали, когда он молвил в ответ: «Я БЫЛ НЕПРАВ — СЕЙЧАС МНЕ ЭТО ЯСНО КАК БОЖИЙ ДЕНЬ; НО Я ХОТЕЛ ЛИШЬ ОБЛЕГЧИТЬ ЕГО ТЕРЗАНЬЯ. Я ДУМАЛ, ЧТО ОН ЗАБЛУЖДАЛСЯ; Я СЧИТАЛ СВОИМ ДОЛГОМ ОТКРЫТЬ ЕМУ ГЛАЗА НА ПРАВДУ.» Затем его мать произнесла: «ВСЮ ЕГО КОРОТКУЮ ЖИЗНЬ Я УЧИЛА ЕГО ТОМУ, ЧТО СЧИТАЛА ПРАВДОЙ, И В НАШЕЙ ВЕРЕ МЫ ОБА БЫЛИ СЧАСТЛИВЫ. ТЕПЕРЬ ЕГО НЕ СТАЛО — ОН ПРОПАЛ; И Я НЕСЧАСТНА. МЫ ВЕРИЛИ В ТО, ВО ЧТО ВЕРИЛИ НАШИ ПРЕДКИ; КАКОЕ У ВАС БЫЛО ПРАВО, ДА И У КОГО БЫ ТО НИ БЫЛО, РАЗУБЕЖДАТЬ ЕГО? ГДЕ БЫЛО ВАШЕ ПОЧТЕНИЕ, ГДЕ БЫЛ ВАШ СТЫД?» Раскаянье, мучения миссионера и чувство предательства были так же горьки, злопамятны и так же преследовали его сейчас, как и в случае с первым мальчиком. Конец истории. Что ты на это скажешь? Y.М. Совесть этого человека была бестолкова! Она была нездорова. Она не могла отличить хорошее от плохого. О.М. Я не огорчен, что слышу это от тебя. Если ты допускаешь, что совесть этого человека не была в состоянии отличить худое и доброго, ты также допускаешь, что есть и другие, такие же ненормальные. Это единственное допущение напрочь подрывает догмат о непогрешимости суждения совести. Тем временем, я прошу тебя подметить одну вещь. Y.М. Какую же? О.М. Что в обоих случаях поступок этого человек не доставил ему душевного дискомфорта, что он был в достаточной мере удовлетворен поступком и получил удовольствие от него. Но затем, когда он причинил ЕМУ БОЛЬ, он был огорчен. Огорчен, что причинил боль другим, ПОТОМУ ЧТО ИХ БОЛЬ ПРИЧИНЯЛА БОЛЬ ЕМУ — А НЕ ПО КАКОЙ-ЛИБО ДРУГОЙ ПРИЧИНЕ ПОД СОЛНЦЕМ. Наши совести НЕ замечают боли, причиненной другим, до тех пор, пока эта боль не достигает НАС. Во ВСЕХ без исключения случаев нам абсолютна безразлична боль ближнего, до тех пор, пока их страдания не нарушат наш комфорт. Много неверующих и не подумали ли бы волноваться по случаю горести этой вдовы. Разве это не так? Y.М. Да. Мы почти что за каждого обычного неверующего можем так сказать. О.М. И множество миссионеров, вооруженных чувством долга, не были ли бы тронуты горем вдовы-язычницы — иезуитские миссионеры в Канаде в ранние годы господства Франции, например; Посмотри на случаи, цитируемые Паркманом. Y.М. Давайте отложим нашу беседу. К чему мы пришли? О.М. Вот к чему. Что мы (человечество) наделили себя множеством качеств, которым дали ложные имена. Любовь, Ненависть, Милосердие, Сострадание, Жадность, Щедрость, и так далее. Я имею ввиду, что мы придали ложные ЗНАЧЕНИЯ именам. |
