— Об этом писали в прошлом году и в нынешнем, — объяснил я. — Журналисты, конечно, многое переврали, но заметки показались мне интересными, и я сохранил вырезки не только из «Тайме» и «Дейли миррор», но и из «Нейчур», журнала, который я просматриваю регулярно, хотя, признаюсь честно, не всегда могу постигнуть глубину умозаключений. Господин Гейзенберг утверждает, что невозможно наблюдать за чем-то и не повлиять своим присутствием на объект наблюдения. Он говорит о мельчайших частицах материи, электроне, например, который меняет свое движение оттого лишь, что на него смотрит физик-экспериментатор. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Нет, — предельно лаконично отозвался Каррингтон.

— Нордхилл говорил и об этом… Когда детектив ведет наблюдение за кем-то, подозреваемым в преступлении, сам этот факт меняет поведение подозреваемого…

— О, еще бы! — оживился Каррингтон. — Неудачливый филер способен загубить все расследование! Будучи замеченным…

— Я не о том! — с досадой воскликнул я. — Допустим, филер хорош, объект наблюдения ничего не замечает, но все равно поведение его меняется, потому что в мире существуют невидимые и неощутимые связи, которые мы не воспринимаем как связи причины и следствия, поскольку проходят они через иной мир… Не будь этих других миров, то и влияния филера на объект наблюдения не существовало бы.

— Боюсь, что я… — начал Каррингтон. — Какое отношение названный вами господин — физик, очевидно? — имеет к афере Нордхилла и убийству Эмилии Кларсон?

— Прямое, дорогой Каррингтон. Такое же, как вызываемые медиумом души умерших, такое же, как вопросы, задаваемые Нордхиллом от имени духов, которые, казалось бы, должны лишь отвечать… Историю гибели Эммы Танцер невозможно понять и невозможно найти ее убийцу, если не принять идею существования нашего мира и миров потусторонних. Вы сами пришли ко мне со своими сомнениями, верно? Но до сих пор не можете поверить в то, что два мира связаны между собой гораздо крепче, чем это принято думать даже в среде спиритуалистов… Вы задавали себе вопрос, дорогой Каррингтон: почему оба эти дела — об исчезновении Эммы Танцер и о так называемой афере Нордхилла — оказались у вас, почему вы вольно или невольно связали их друг с другом, когда пришли ко мне и рассказали о странных делах в вашей практике? Эти дела действительно связаны — гораздо прочнее, чем вы себе представляете.

Шеридан пытался убить изменившую ему девушку, — продолжал я. — Но он не смог этого сделать, Эмма лишь потеряла память, ее нашли супруги Кларсон, взяли к себе, и она прожила там четыре года. Обратите внимание: в этом деле — а это действительно одно дело, а не три, — мы постоянно упускали из поля зрения то одну, то другую деталь, полагая их несущественными для данного конкретного расследования, Но именно эти несущественные, казалось бы, детали и позволяют воссоздать полную картину.

Мне пришлось сделать паузу, поскольку, пока я разглагольствовал, трубка моя погасла, и мне пришлось заново ее раскуривать. Каррингтон терпеливо ждал продолжения, а поезд тем временем ехал уже по лондонским предместьям, и оба мы понимали, что до прибытия на вокзал Виктория не сумеем разобраться во всех деталях и разговор или придется отложить на завтра (я видел, что Каррингтону этого хотелось меньше всего), или отправиться ко мне и завершить беседу за рюмкой бренди — если, конечно, не вмешается Джин и не начнет рассказывать (я-то знал, как она это умеет) о вещах, совершенно к нашему делу не относящихся, но составляющих смысл ее жизни в последние месяцы.