– Как хорошо! Как все у меня хорошо! – повторяла она, улыбаясь самой себе.

Она совершенно не думала тогда о том, что и это прекрасное время пройдет. Она просто жила в своем прекрасном времени и наслаждалась, ничего не боясь и ничего не загадывая.

Галка знала почти всех в поселке, и ее знали все: она выросла на их глазах. Со многими ровесниками дружила с пеленок: Ната забирала маленькую племянницу к себе на лето с первого года ее жизни. И еще – у тети годами отдыхали одни и те же люди, ставшие почти родственниками. И этим летом два месяца жили супруги-москвичи, лет пятнадцать подряд приезжающие в одно и то же время к морю. Раньше с детьми отдыхали, теперь с внуками. Галка и не думала, что они соберутся приехать этим летом – не хотелось ей без тети заниматься пока приемом постояльцев, однако люди так просились и так сокрушались, что не получилось отказать им. Они заехали в конце мая, зашли к соседям за ключами (тетя всегда оставляла ближайшим соседям запасные ключи от дома) и зажили, как прежде. Ну, а раз уж так, то и следующим постояльцам Галка отказывать не стала, тем более к ним она была по-настоящему привязана с раннего детства. Муж, жена и двое сыновей из Питера. Взрослые – ровесники ее родителей, врачи, вполне успешные, хоть и молодые, на вид казавшиеся старшими братом и сестрой своим детям. С сыновьями-погодками, 19- и 18-летними студентами, Галка каждое лето своей жизни встречалась в тетином доме. Можно сказать, выросли вместе, хотя, разъезжаясь в конце лета по своим городам, они почти не общались, за исключением тех редких случаев, когда питерские родители возили своих парней в Москву или Галкины предки навещали культурную столицу, чтобы дочь познакомилась с красотами северной Венеции.

При жизни тети убираться к постояльцам приходила два раза в неделю тетка Верка из поселка, говорливая – не унять. К себе в дом Ната ее не пускала – не хотела чужих у себя под носом. А к постояльцам – в самый раз. Она и пылесосила у них, и белье меняла, и в стирку его закидывала. Гладила же белье сама Ната. Ей просто нравилось гладить. Ее это успокаивало почему-то. Она расставляла широкую гладильную доску, брала свой любимый утюг, похожий на океанский лайнер, и начиналась работа. Сколько они с Галкой песен спели, о чем только не переговорили, пока тетя утюжила белье! Маленькая Галка тоже хотела гладить вместе с Натой, и однажды они вместе пошли в магазин электротоваров и выбрали утюг невероятной красоты, тот, на который указала племянница. Это была не работа, а настоящий праздник. Белье пахло чистотой, морем, солнцем, цветами из их сада. Их утюги шипели, выпуская пар, песни так и лились…

Теперь глажкой занимались Галка с Волькой. Волька тоже втянулась в процесс, она даже подпевать стала, когда подруга затягивала песни. Иногда к ним присоединялась Альба, дочка соседей, у которых хранились запасные ключи от дома. Девчонки тоже были ровесницами и с детских лет встречались у моря. Альба с родителями и старшим братом жили в Москве, но отец ее родился в этом самом поселке и детство провел на том самом участке земли, на котором сейчас возвышался бревенчатый терем с огромными окнами, террасами и балконами, спроектированный тетей Натой по заказу соседа. Старая рыбацкая хижина с соломенной крышей, принадлежавшая прежним поколениям семьи, стояла в глубине участка, была побелена, отремонтирована и служила своего рода фамильным музеем, свидетельствовавшим о росте благосостояния и запросов нового поколения.

Впервые увидев Альбу, Волька была сражена ее красотой. Красота эта была такая настоящая, само собой разумеющаяся, что, казалось, ничто не может ее исказить или затмить. Ей ничего не нужно было делать специально, чтобы украсить себя. В любой одежде она была хороша. Это она украшала все, что надевала на себя.