Как-то вечером, в самом конце ноября, в квартире Вайолет зазвонил телефон. Мы только-только встали из-за стола. Вайолет сняла трубку. По натянутости тона я сразу понял, что на другом конце провода Люсиль. После оглашения приговора Марк совсем недолго пожил с матерью и отчимом, а потом съехал к "ребятам". Устроился работать в какую-то ветеринарную клинику. Люсиль ровным голосом сообщила Вайолет, что Марк вытащил у одного из этих ребят наличные деньги и угнал его машину. Работу он бросил, и вот уже три дня как его никто не видел. Вайолет старалась держать себя в руках. Она сказала Люсиль, что мы, к сожалению, тут бессильны, но когда она повесила трубку, я увидел, что у нее трясутся руки и на щеках проступили красные пятна.

— Мне кажется, она позвонила безо всякого злого умысла, — сказал я.

Вайолет несколько секунд в упор смотрела на меня, а потом завизжала:

— Ты что, не понимаешь? Ты думаешь, это живой человек? Ничего подобного! Она давным-давно полутруп!

Ее побледневшее лицо и ломкий, срывающийся на крик голос меня испугали. Я не знал, что ответить. Вайолет схватила меня за плечи и принялась трясти в такт словам, которые выплевывала сквозь стиснутые зубы:

— Она же убивала Билла, медленно, день за днем убивала. Я это сразу поняла. И мальчика моего убивала, Марка моего убивала, потому что он был и моим мальчиком тоже. Я их обоих любила. А она нет. Ей не дано.

Глаза Вайолет расширились, словно она чего-то внезапно испугалась.

— Помнишь, тогда, на лестнице, я сказала, что мне было бы легче, если бы я знала, что ты будешь с ним рядом?

Глаза ее наполнились слезами, и она затрясла меня еще неистовее:

— Я же не зря сказала! Я думала, ты поймешь! Ты ведь все знал!

Я не сводил с нее глаз. Судорога в пальцах Вайолет ослабла, но она еще какой-то миг не отпускала меня, я чувствовал, как она всем телом виснет у меня на плечах. Она задыхалась от ярости, потом это перешло во всхлипы, и она зарыдала. Я чувствовал, как у меня сжимается грудь, словно я со стороны слушаю собственное горе, словно это не ее горе, а наше горе, наше, общее. Казалось, легкие мои вот-вот разорвутся. Вайолет уткнулась лицом мне в шею, я чувствовал, как она прижимается ко мне грудью, как ее руки стискивают мне плечи. Моя рука скользнула вниз по ее спине, бедру, пальцы уперлись ей в крестец, и я притянул Вайолет к себе вплотную, шепча:

— Я люблю тебя! Неужели ты не видишь, как я тебя люблю! Я хочу о тебе заботиться, я всегда буду с тобой, я все для тебя сделаю!

Я искал ее губы. Обхватив ее голову, я тыкался в ее лицо, не замечая съехавших набок очков. Вайолет вскрикнула и оттолкнула меня прочь.

Она не сводила с меня испуганных глаз. Словно с мольбой она протянула было ко мне руки, но потом уронила их. Я смотрел на нее, стоявшую на фоне бирюзового стола, смотрел на прилипшую ко лбу прядь волос и думал, что никогда не видел ничего более прекрасного. Это она привязывала меня к миру, это ее я выстрадал, ее я любил и чувствовал в тот миг, что теряю ее навсегда. Навсегда. Я похолодел. Не говоря более ни слова, я подошел к столу, сел и сложил руки перед собой. Я все время чувствовал на себе ее взгляд. Вайолет по-прежнему стояла в середине комнаты. Я слышал, как она дышит. Прошло несколько секунд, и я услышал звук ее шагов. Она подошла, дотронулась пальцами до моих волос. Я сидел не поднимая головы.

— Лео, — позвала она.