Но вот нора закончена. Начинается усиленная заготовка провианта. Листья и стебли растений сносятся в колыбельку. Она шаровидной формы, аккуратно выглажена, с тщательно утрамбованными стенками. День работы — и колыбелька туго забита разными растениями: тут и светлозеленая полынь, и нераспустившиеся цветы пастушьей сумки, и листики клевера, и еще многое другое. Еще несколько дней работы — и в норке уже две — три колыбельки, заполненные пищей для будущих деток. В каждую колыбельку кравчик откладывает по одному яичку. Оно очень нежное, и достаточно легко прикоснуться, как оболочка лопается. Зачем яичку иметь твердую скорлупку, раз для него подготовлено надежное убежище! Яичко крупное, шести — восьми миллиметров длиной, то-есть только в два — три раза короче самого кравчика. Таких яичек не может быть много у самки, и это понятно почему: хорошо устроенная детка имеет гораздо больше шансов выжить, чем брошенная на произвол, и при отличной заботе родителей совсем не нужно откладывать много яиц.

Что же будет дальше с яичком, колыбелькой и родителями?

Быстро проходит весна и наступает лето. Зеленые предгорья Киргизского Алатау становятся бурыми. Не осталось и следов от нор кравчиков, и там, где было множество отверстий и холмиков выброшенной земли, теперь ничего не разглядишь. Как жаль, что раньше мы не догадались пометить норы палочками! Ну что же, придется рыть землю подряд, наудачу.

Почва суха и с трудом поддается лопате. Все время лопата наталкивается на камни. Печет солнце, от непривычного напряжения шумит в голове и горят ладони. Несколько удачных находок — и усталость забыта, а площадка вскопанной земли продолжает увеличиваться.

Первый и самый главный вывод: кравчики живы. Закончив заботу о потомстве, они не собираются погибать и, видимо, вопреки существовавшему мнению, живут не один год, а больше. Самки сторожат закрытые колыбельки, самцы же закопались поглубже в прохладную и сырую почву. А из яичек в колыбельках развились крупные белые личинки с красноватой головой.

Еще одна раскопка поздней осенью дополняет наблюдения. На месте личинок в колыбельках сидят сверкающие чистым одеянием молодые жуки, а в стороне, в отдельно закопанных отнорках, — их живые старики-родители. Все они приготовились зимовать и с наступлением весны начнут свою жизнь сызнова.

Елочка

Южный склон ущелья Барскаун почти голый: редкие кустики эфедры, низенькая трава типчак да серые гранитные скалы. Зато на северном склоне, как это бывает в горах Тянь-Шаня, рос еловый лес. Только этот лес не такой, как в Сибири, и елки здесь росли негусто.

В лесу пахло душистой хвоей, особенно летом, когда пригревало солнце. Тогда же раздавались крики синичек, пенье черного дрозда, угрюмое воркованье горлицы. Иногда между деревьев мелькала стройная фигурка косули. Очень редко проходил через лес медведь.

Зимой лес замолкал, тихо ложились хлопья снега на ветви, а когда завывала вьюга и ветер кружился вихрями, из коричневых шишек, что росли на вершинах елей, падали семена с летучкой-парусом и, подобно маленьким лодочкам, скользя по сугробам, мчались в разные стороны.

У самого ручья, чуть вдали от всех, росла особенно красивая елочка. Ствол ее был, как стрела, ровный, хвоя изумрудно-зеленая, и вся она была такая стройная и статная, что лесной объездчик Архип, проходя мимо, говорил, поглаживая шершавую кору:

— Вот она, наша красавица!

У самого ручья, чуть вдали от леса, росла стройная елочка.

Шли годы. Елочка становилась все выше и стройнее, а объездчик Архип понемногу горбился и седел. Как-то осенью вместе с Архипом в лесу появились люди. Они долго о чем-то говорили, карабкались на самую вершину крутого склона, рассматривали елочки. Один из них, в зеленой фуражке, решительно сказал:

— Этот участок перестойный, и здесь надо произвести заготовку древесины.