— Возможно, это просто какой-нибудь советник по экономическим вопросам, уставший после недели совещаний в Лондоне.

Когда-то так оно и было. Но теперь он стал другим — владельцем необычайно красивой новой яхты. Никто из них, глядя на него, даже не подозревал этого, но самое главное, сам он это знал.

Это было единственным в его жизни, чему он мог радоваться. Его жена умерла. Дочь его ненавидела или думала, что ненавидит, сын погиб несколько лет назад. Он был один во всем мире, некому было его любить и никого не интересовало то, что он делал. Через несколько часов он войдет в дом, где жил когда-то с женщиной, которую, как ему казалось, он знал, но на самом деле не знал совсем. Это была женщина, которая любила его больше, чем он того заслуживал, и по отношению к которой он испытывал, и благодарность, и чувство вины. Перечитав ее стихотворение, он окончательно убедился, что недостоин ее любви, и снова сунул стихи в портфель. Потом закрыл глаза и стал думать о ней, стараясь представить себе во всех подробностях ее лицо, ее голос, звук ее смеха. Он очень боялся, что со временем воспоминания сотрутся, но надеялся, что они не утратят своей яркости, пока у него есть ее дневники. Они были последней ниточкой, связывающей его с ней, ключом к разгадке тайн, которые, к сожалению, в свое время не понимал и не старался понять. Стихи и дневники, его сожаление и любовь к ней — вот самое главное, что осталось у него от нее.

Глава 3

Самолет приземлился в Сан-Франциско точно по расписанию, и Куинн быстро прошел таможенный контроль. Несмотря на то, что он долго не был в Соединенных Штатах, ему было нечего заявить в декларации, и он с мрачным видом, опустив голову, подхватил чемоданы и вышел из здания аэропорта. Ему не хотелось возвращаться в пустой дом, тем более что еще в самолете он вдруг понял, что умудрился подгадать возвращение как раз ко Дню благодарения. Когда он составлял свои планы, это даже не пришло ему в голову, хотя у него все равно выбора не было. Срок фрахта «Виктории» подошел к концу, и оставаться в Европе у него не было никаких веских оснований, тем более что Алекс отказалась с ним встретиться.

Дочь была вежлива, но непреклонна. Вспышки гнева обрушивались на него до и после похорон. А с тех пор любая его попытка установить с ней контакт сталкивалась с отчужденностью и холодностью. Она по-своему была так же упряма, как он. Как бы то ни было, она была зла на него уже долгие годы. Они с матерью без конца обсуждали эту проблему, и, несмотря на все попытки матери смягчить позицию дочери, Алекс продолжала безжалостно осуждать поведение отца. Она утверждала, что отца никогда не бывало рядом, когда они в нем нуждались, даже тогда, когда погиб Дуг. Куинн приехал домой на три дня, чтобы присутствовать на похоронах. Сообщение о гибели сына застало его в Бангкоке, где он осуществлял деловую операцию, и он, прилетев на похороны, улетел снова на утро после похорон, оставив одиннадцатилетнюю Алекс и ее мать горевать вдвоем, ища поддержку, друг в друге.

Тогда он отсутствовал в течение месяца и провернул колоссальную сделку, о которой с восторгом писали в «Уолл-стрит джорнал», затем ненадолго вернулся и снова уехал на два месяца, побывав за это время в Гонконге, Лондоне, Париже, Пекине, Берлине, Милане, Нью-Йорке и Вашингтоне. Теперь, став взрослой, Алекс утверждала, что почти не видела отца, а о том, чтобы поговорить с ним, не могло быть и речи. Когда он бывал дома, то был слишком занят, или нуждался в отдыхе, или страдал от быстрой смены часовых поясов и недосыпания, так что не мог уделять внимания ей и матери.