Врачи взяли кусочек бедренной кости и вставили в подбородок, чтобы тот выглядел поприличнее, так что у меня болело сразу в нескольких местах. Мама показывала на какую-то из повязок, а я поднимал пальцы, чтобы дать ей знать, сильно болит или не очень. Один — значит, немножко. Десять — очень, очень, очень сильно. Потом, во время обхода, мама говорила врачу, что меня больше всего беспокоит. Иногда у мамы здорово получалось читать мои мысли.
После этого мы стали оценивать по десятибалльной шкале любые болячки. Например, если у меня просто саднило горло, она спрашивала: «Ты как, от одного до десяти?» А я отвечал: «Три», — ну или сколько там было.
Когда уроки первого сентября закончились, я вышел на улицу и увидел маму, которая ждала меня у школы, как и остальные родители и няни. Первое, что она спросила, обняв меня:
— Ну и как? От одного до десяти?
Я пожал плечами.
— Пять. — И, скажу вам, я ее огорошил.
— Ого, — выдохнула она. — Даже лучше, чем я надеялась.
— Мы заберем Вию из школы?
— Ее подвезет мама Миранды. Понести твой рюкзак? — И мы двинулись сквозь толпу. Дети «незаметно», как они думали, показывали на меня своим взрослым.
— Не надо, — сказал я.
Но мама принялась стаскивать с меня рюкзак.
— Он же тяжеленный, Ави!
— Мам! — Я вывернулся от нее и рванул вперед.
Тут раздался голос Джун:
— До завтра, Август!
Она шла в другую сторону.
— Пока, Джун, — помахал я ей.
Как только мы вынырнули из толпы и перешли улицу, мама спросила:
— Кто это, Ави?
— Джун.
— Она учится в твоем классе?
— Мам, я учусь в разных классах. Каждый предмет — это свой класс.
— Она в каком-нибудь из твоих классов?
— Не-а.
Мама ждала, что я еще что-нибудь скажу, но мне совсем не хотелось разговаривать.
— Так как все прошло? Хорошо? — У мамы явно накопился миллион вопросов. — Тебя не обижали? Учителя понравились?
— Ага.
— А те дети, с которыми ты познакомился на прошлой неделе? Как они себя вели?
— Да все нормально. Джек сидел рядом со мной на уроках.
— Это прекрасно, дорогой! А тот мальчик, Джулиан?
Я вспомнил, как Джулиан спрашивал у меня про Дарта Сидиуса. Как будто лет сто назад.
— Тоже нормально, — ответил я.
— А девочка со светлыми волосами, как ее зовут?
— Шарлотта. Мам, я уже сказал, никто меня не обижал.
— Хорошо.
Если честно, я не знаю, почему я злился на маму, но я злился ужасно. Пока мы переходили дорогу и шли по Эймсфорт-авеню, мама молчала, но когда свернули на нашу улицу, она опять стала задавать вопросы:
— А как ты познакомился с Джун, если она не ходит ни в один из твоих классов?
— Мы вместе обедали.
Я начал пинать камешек то одной ногой, то другой: гнал его перед собой по тротуару, как футбольный мяч.
— Кажется, она очень милая, — сказала мама.
— Да.
— И очень хорошенькая.
— Да, знаю. Мы как Красавица и Чудовище.
Я не стал дожидаться маминого ответа. Просто пнул камешек изо всех сил и побежал за ним.
Падаван
Вечером я отрезал свою косичку. Первым заметил папа.
— О, наконец-то, — сказал он. — Мне она никогда не нравилась. |