Завершающий абзац гласил: «Нет полной гарантии, что нам стали известны все планы „красных“. Не исключено, были встречи и беседы, которые нашей службе не удалось зафиксировать и записать. Думаю, это следует учитывать при разработке соответствующих мер».

Сварог не мог определить, какие чувства он испытывает, решительно не мог. Безусловно, не страх. Но даже и не злость. Что-то совершенно иное, чего прежде испытывать не приходилось никогда. За все эти годы, пришло ему в голову, ничего подобного не случалось. Бывали опасности, порой смертельные, возникали разнообразные угрозы, порой способные обернуться тяжелейшими последствиями для всей планеты — чего стоили Багряная Звезда или Токереты — но сейчас он мог потерять все, чего достиг, лишиться всего, всех намеченных свершений не в результате катаклизма или вторжения опаснейшего врага, а исключительно оттого, что кучка спесивых идиотов решила повернуть вспять слишком многое. И любое оружие бесполезно, любые верные гвардейские полки. Конечно, надежнейшим убежищем оставался Хелльстад, недоступный для любых усилий Империи, но запереться там опять-таки означало потерять все и всех, и на земле, и за облаками, стать узником огромной и комфортабельной тюремной камеры и бессильно наблюдать оттуда, как рушат все, чего он с таким трудом сумел добиться, разгоняют тех, из кого удалось все-таки, скажем без ложной скромности, сделать настоящих людей…

Ну что ж, остается поступать, как обычно, — не опускать рук. Пусть пока и совершенно непонятно, к чему их, поднятые в боевой стойке, приложить…

Не сумев подавить тяжкий вздох, он взялся за третью папку, врученную ему молодым человеком у входа в комнату. Молодой человек сказал еще: «Канцлер говорил, вы можете оставить ее себе. Если будете кого-то у себя с ней знакомить, выбирайте только тех, кому доверяете безоговорочно».

Стандартная обложка «канцелярского» цвета. На обложке — все штампы высшей степени секретности, какие только употребляются, и запись, выведенная каллиграфическим почерком опытного писца: «Составлено в трех экземплярах. Экземпляр номер три».

Ничего сложного: в бумаге издавна составлялись лишь самые секретные документы. Три экземпляра — конечно же, для Яны, Канцлера и Сварога. Две достаточно обширных аналитических записки, посвященных исключительно восьмому департаменту, — с копиями донесений и сводок. Судя по ним, агентура у Канцдера в восьмом департаменте была немаленькая, и многие сидели довольно высоко…

Первая записка — скрупулезное перечисление того, что от Сварога (и Элкона тоже) скрыли те, кто просто обязан был доложить об этом обоим немедленно. Сообщения о многочисленных встречах и беседах в манорах — где обсуждалось, как отстранить от власти Канцлера со Сварогом, — причем самые радикально настроенные предлагали не ограничиться отставкой, а организовать расставание обоих (и еще дюжины других сановников и военных) с нашей грешной землей (ну и, понятно, с грешными небесами тоже). Кто-то пугался столь далеко идущих планов, а кто-то относился к ним вполне спокойно. Во время одной из таких задушевных бесед у камина кто-то вполне резонно заметил: смерть Сварога (да и прочие) заставит Яну рассвирепеть не на шутку. На что последовал ответ: «При таком количестве принцев и принцесс крови эмоции императрицы не следует очень уж близко к сердцу принимать…»

Что стояло за этими словами, догадаться было нетрудно. Значит, были и такие, кто вполне хладнокровно рассчитывал списать со счетов и Яну (при одной мысли о том, что с ней может что-то случиться, Сварога охватило такое бешенство, что он не сразу и смог читать дальше).

Встречи, задушевные беседы, где многое называлось своими именами, предложения от самых радикальных до умеренных, но все до единого сводившиеся к одному и тому же: всех неугодных сместить, все реформы и в Империи, и на Таларе свернуть, вернуться к «заветам предков», жить-поживать по канонам тысячелетней ценности, не будоража умы — особенно молодежи — какими бы то ни было новшествами.