И вдруг, выкатив свой единственный глаз, который вполне мог бы принадлежать какому-нибудь пьянице, светлый, с красными прожилками — Гримнир рявкнул:

— Не мог! Не мог я вам помочь!

От неожиданности я даже присел с полуоткрытым ртом. А потом завопил прямо в его усатую морду:

— Почему? Объясни тогда! Почему? Гримнир тоже заорал, сверкая крупными желтыми зубами:

— Потому! Тот, кто взялся за это дело, должен решить все для себя сам!

— За это дело еще никто не взялся! — крикнул я.

— Не уверен! — вопил Гримнир. — Не уверен! А убить Чудовище может только человек! И никто иной! Понял ты, недоумок лупоглазый?

Взбешенный до полуобморочного состояния, я заорал:

— А имя данного героя должно начинаться на букву «К»! Иначе ничто не поможет! Да? И он непременно должен быть киммерийцем — и никак иначе! Да?

— Так ты киммериец? — удивленно проговорил Гримнир, обращаясь к Конану. — А сам ни словом не обмолвился.

Конан смотрел на него без улыбки и молчал,

— Кстати, он не просто киммериец — он в душе очень мирный человек и ненавидит всякую войну, — сообщил я.

Гримнир фыркнул. Я видел, что он мне не поверил.

— В любом случае, — заявил он, — твой друг — просто находка, маленький, преданный Кода. Ведь все местные жители трусливы, как распоследние цверги. От одного только слова «змей» они лезут под стол и заворачиваются в скатерть.

Гримнир спрыгнул на землю. Мне показалось, что несчастное дерево вздохнуло с облегчением. Великан обтер о штаны испачканные в смоле руки и радостно ухмыльнулся.

— Я рад тебя видеть, Гримнир, — сказал, наконец, Конан. — Прости за неуместный вопрос: ты сам разве не человек?

— Нет, разумеется, — беспечно откликнулся Гримнир. — Ты разве еще не догадался?

— Я не занимаюсь разгадыванием чужих тайн, — сказал Конан. — Когда я слышу: «Это Гримнир, странствующий воин», я, как правило, верю на слово.

Гримнир ничуть не смутился.

— Я действительно странствующий воин. Но этим моя личность далеко не исчерпывается… Ну что, пошли?

Он затопал по лесной дороге, возглавив наш небольшой отряд. Мне совсем не хотелось идти за этим вероломным типом, по Конан принял его приглашение, не задумываясь, а бросать друга в трудную минуту, когда одной его храбрости мало и явно требуется еще немного ума — нет, такое не входит в мои привычки.

Я видел, что могучая магия, которой, несомненно, обладал этот Гримнир, в данном случае ни при чем. Конан пошел за ним добровольно. По крайней мере, в этом Гримнир вел себя честно. В случае чего напущу на него холеру, подумал я. Дождусь, чтоб он расслабился и перестал контролировать влияния извне, и напущу. Будет знать, как проявлять вероломство.

Гримнир вывел нас к вырубке, посреди которой стояло нечто вроде избушки. Вырубка успела зарасти сорными кустами и прочей жизнерадостной дрянью, вроде сочной травы в человеческий рост. Все эти поросли скрывали под собою пни и вывороченные корни, так что пройти по поляне и не переломать себе ноги могло считаться своего рода искусством.

Домик состоял из хлипких стен и крыши, которая протекала — это было заметно даже в сухую, ясную погоду. Имелась там огромная печь, зато труба отсутствовала, и поэтому бревна внутри этого чрезвычайно уютного жилища были покрыты копотью. Черные жирные пятна покрывали также солому, заменявшую постель. Крохотное окошко залеплялось в случае непогоды маленьким ставнем.