Следующим, кого я увидела, подняв глаза, был Брик. Глаза омана пылали таким гневом, что я, поежившись, отползла чуть-чуть назад, словно была хоть в чем-то виновата. Волосы художника растрепались, сюртук съехал набок, один из рукавов задрался.

Статичной картинка оставалась недолго. Брик схватил подвернувшийся под руку стул, легко, будто речь шла об очередном листе бумаги, приподнял его за спинку и швырнул почти в мою сторону, но немного вбок. Обернувшись, я осознала, что туда отскочил первый приятель Гильада. Он отбил метко брошенный предмет мебели руками и метнулся в сторону ближайшего мольберта. Оман, совершенно не похожий сейчас на омана, со звериным рыком бросился следом. Я спешно подобрала ноги, освобождая ему дорогу, а заодно принимая хоть немного более пристойный вид.

Нагнать воина оказалось для Брика вопросом пары секунд. Он с легкостью увернулся от удара, будто никто и не пытался впечатать его в стену. И выверенным движением, явно давшимся ему столь же легко, сбил незваного гостя с ног. Как ему это удается? Откуда такие навыки? Он же оман, с головой погруженный в мир собственного творчества! Он вообще ничего не должен стоить в стычке. По всем законам здравого смысла он должен был рухнуть на пол в первый же момент столкновения с противником. Но, видимо, здравый смысл давно уже остался не у дел вместе со всеми своими законами, ибо на пол полетел вовсе не художник.

Однако это омана не удовлетворило. С прежним звериным выражением лица он схватил упавшего за грудки, приподнял, обвел ближайшую часть мастерской ничего не видящим взглядом. Вернее, это мне казалось, что взгляд невидящий, но Брик вдруг прищурился, словно заметил нечто, подавшее ему идею. Затем, поудобнее перехватив как следует приложившегося головой противника, закинул его в ближайшую картину.

Несмотря на то что мужчины на несколько мгновений закрыли мне обзор, я точно помнила, что на ней изображено. Раскидистые клены с широкими стволами и листьями, раскрашенными в осенние цвета. Листьями, среди которых нельзя было найти двух одинаковых. А небо хмурилось серыми облаками, плавно переходящими в огромные тучи…

Брошенный на нарисованную траву военный приподнялся на корточках, а Брик, движимый все тем же порывом ярости, схватил кисть и, щедро вымочив ее в баночке с черной краской, принялся целеустремленно водить ею по картине. Приятель Гильада застыл, с ужасом наблюдая за действиями омана, в то время как картина постепенно исчезала в закрашивавшей ее сверху вниз черноте.

Что станет с человеком, вот так запертым в уничтоженном оманом пейзаже? Исчезнет ли он в тот момент, когда перестанут существовать столь реалистично изображенные клены? Или продолжит существовать где-то там, за черной стеной, столь же ощутимой, сколь и шершавая поверхность древесных стволов? Запертый навеки в крохотном мирке, размерами уступающем даже нашей просторной мастерской?

— Нет!!!

Я буквально повисла у Брика на предплечье, вынуждая его отвести кисть от закрашенной наполовину картины. Облаков уже не осталось, и верхушки кленов навсегда скрылись за непроглядной темнотой.

Рука художника опустилась под моим напором, и между двумя деревьями пробежала до нижней границы пейзажа тонкая неровная полоса.

— Не надо! — воскликнула я, когда подернутый дымкой гнева взгляд устремился на мое лицо. — Пусть стражи с ними разбираются. Не надо… так…

Тяжело дыша, Брик медленно отложил кисть. Сидевший в картине даже не попытался бежать, лишь судорожно всхлипнул, поняв, что доводить начатое до конца все же не будут. Художник схватил его за руку и грубо выдернул обратно в мастерскую.