— Правда?!

По-моему, он слегка опешил. Хотя, казалось бы, именно за этим ко мне и пришел. Я наблюдала за ним, иронично изогнув бровь.

— И… что вы за это хотите? — спохватился принц. — То есть, я хочу сказать… Я заплачу любые деньги.

Я страдальчески закатила глаза.

— Да не нужны мне никакие деньги, право слово! — простонала я. — Что же вы, люди, простых вещей понять не можете. Мы, феи, добрые дела делаем, потому что это наше призвание. Вот как ты думаешь, боггарты, когда пакостят, ради денег стараются?

— Да нет, — подумав, качнул головой принц. — Просто… характер такой, наверное. Нравится им это.

— Правильно, нравится, — подтвердила я. — А между прочим, дело-то непростое. Как следует напакостить — это еще суметь надо. И почему-то в их бескорыстность вы, люди, верите легко. А нам, феям, вечно какие-то странные мотивы приписываете. И откуда такая асимметрия?

— Не знаю, — растерянно протянул принц. — Ты извини, если обидел.

— Ничего, — отмахнулась я. — Так-то я привыкла, просто студенткам особенности вашей психологии объяснять — это такая головная боль! Ну да неважно. Отправлюсь я, так и быть, навестить твою царевну. Знаю, где такая проживает. — Я прошла к буфету и извлекла оттуда бутыль с темной жидкостью. — А это поможет мне выяснить, что там к чему.

— Что это? Зелье? — спросил принц, с суеверным ужасом глядя на жидкость, которая сейчас, в свете свечей, казалась багровой.

Я смерила его осуждающим взглядом и, отодвинув бутыль подальше, укоризненно произнесла:

— Ликер!

В десять часов вечера из-за закрытых дверей личных покоев царевны Несмеяны раздавался громогласный женский хохот. Вернее, раздавался бы, если бы я благоразумно не использовала заклинание, изолирующее звуки. Изрядно опустевшая бутылка крепкого ягодного ликера стояла на столе; на дне двух бокалов поблескивала в свете свечей причина нашей жизнерадостности.

— Ты представляешь, — Несмеяна не то чтобы говорила совсем уж пьяным голосом, скорее, в нем звучало повышенное веселье, — и после этого — после ЭТОГО! — он мне говорит: «Хочу на вас жениться!» И хоть стой, хоть падай!

— Да уж, картинка впечатляющая, — охотно согласилась я.

— И они еще удивляются, что я не смеюсь, — вздохнула, грустнея, царевна. — А попробуй тут посмеяться. Отец с этим сватовством такое позорище устроил, что плакать впору. Каждую неделю приходят кандидаты в женихи, представляешь? И все с идиотскими попытками рассмешить. Одни рожи корчат такие, что не то что замуж не выйдешь — на другую сторону улицы перейдешь, чтобы рядом не шагать! Другие анекдоты травят, всё больше пошлые. Уши вянут, не знаешь, как лицо сохранить. А отец — ничего, допускает, терпит, даже улыбается вежливо, хотя раньше из дворца бы вышвырнул за такие шуточки. А вдруг родной дочери что-нибудь да понравится, что-то да рассмешит. — Она тоскливо покачала головой. — Позор на весь двор.

— М-да, то, что сейчас тебе не до смеха, более чем понятно, — признала я. — Ну, а с чего все началось-то? Почему смеяться перестала?

— Ну как же. — Принцесса отставила бокал и устремила взгляд на собственные ногти, покрашенные, кстати, в красивый вишневый цвет.