Доктор кивнул.

— Я ни в коем случае не настаиваю. Поверьте, мистер Кинсгбери, я сам удручен своим профессиональным бессилием. Полагаю, Кайлу требуется помощь психолога. Ему нужно убедиться, что жизнь не кончена, и развивать способности, которые у него есть.

Отец сухо улыбнулся.

— Я тоже об этом думал.

— Отлично. — Доктор Эндекотт повернулся ко мне. — Кайл, я искренне сожалею, что не в силах тебе помочь. И все же. Ты утратил прежнюю внешность, но не лишился рассудка. Значит, ты сознательно можешь выбирать, как тебе жить дальше. Скажешь: «Это конец» — и обречешь себя на никчемное прозябание. Но есть немало примеров того, как люди с физическими недостатками удивляли мир своими достижениями. Рэй Чарльз, слепой музыкант, выпустил столько альбомов, что хватило бы на несколько его зрячих коллег. А Стивен Хокинг? Он был чуть постарше тебя, когда редкая болезнь приковала его к инвалидному креслу. Но это не помешало ему стать гениальным физиком.

— Док, в этом-то и проблема. Я не гений, а обычный парень.

— Ты еще себя не знаешь, Кайл.

Он встал и потрепал меня по плечу. Его жест был ободряющим и одновременно говорил:

«Я тебе все сказал. Не будем напрасно тратить время друг друга».

Я понял намек и тоже встал.

На обратном пути мы с отцом едва ли перекинулись десятком слов. Когда приехали домой, отец остановил лимузин у заднего входа. Я откинул вуаль, закрывавшую лицо. Только и ходить под вуалью в июльскую жару, когда у тебя все лицо покрыто шерстью! Я подстригал шерсть, но она почти сразу же вырастала снова.

Отец открыл дверь и кивнул, чтобы я входил.

— А ты домой не пойдешь? — спросил я.

— Нет. Я еду на работу и буду поздно. Я и так ухлопал бездну времени на поездку к этому напыщенному докторишке.

Должно быть, он увидел мое лицо и добавил:

— Время потеряно напрасно, если ты ничего не достиг.

— Точно.

Я вошел в парадную. Отец уже закрывал дверь, но я схватился за ручку.

— Ты и дальше будешь пытаться мне помочь? — спросил я его.

Я следил за его лицом. Мой отец был ньюсмейкером и в любых ситуациях умел «держать лицо». Но даже ему не удалось скрыть дрожание губ, когда он говорил:

— Конечно, Кайл. Всегда буду.

ГЛАВА 4

В тот вечер у меня из головы не выходили слова доктора Эндекотта. Он говорил, что не может мне помочь, поскольку мое состояние... неизменно. Тогда мне его слова показались медицинским бредом, но я постепенно врубался в их смысл. Стоило мне подстричь шерсть — она тут же отрастала вновь. И мои ногти, ставшие когтями, тоже.

Отца, как всегда, не было дома. Магда отпросилась на ночь. Отец прибавил ей жалованье и потребовал, чтобы она держала язык за зубами. Я был один. Я взял кухонные ножницы и одноразовую бритву. Состриг шерсть на левой руке, сбрил остаток, и кожа на ощупь оказалась еще мягче, чем до превращения.

Я смотрел на руку и ждал. Ничего не менялось. Может, вся штука в том, чтобы постоянно удалять волосы? Не срезать, а именно удалять. Если отцу придется раскошелиться на ежедневную эпиляцию горячим воском и это хотя бы отчасти вернет мне прежний облик, деньги не будут потрачены зря. Я вернулся к себе. Впервые за все время после разговора со Слоан у меня появилась хоть какая-то надежда.

Надежда угасла, стоило мне включить яркий свет. Шерсть на выбритом участке выросла снова и стала еще гуще.

Я был готов завыть. Я бросился к окну. Мне захотелось завыть на луну, как воют жуткие звери в фильмах-ужасах. Луна пряталась за двумя высокими зданиями. Я все равно открыл окно, и в душном июльском воздухе послышалось мое рычание.

— Эй, уймите своего пса! — донеслось из квартиры этажом ниже.

Я выглянул вниз. По тротуару торопливо шла женщина, крепко прижимая к себе сумочку.