Генрих Цупица тоже кое-чему научился в тот день. До сих пор он не знал, что во время эротического галопа «сильнее дергается», когда объезжаемый свесит голову вниз.

Бреслау, воскресенье 23 марта 1924 года, двадцать минут седьмого вечера

В Бреслау, как обычно во время Великого поста, костелы и концертные залы гремели страстной музыкой. Музыканты из Schlesisches Landesorchester (Оркестра Силезского землячества) и хора Orchester-Verein (Оркестр-клуб), и даже любительские команды, мужские и женские, которых хватало в столице Силезии, затрагивали на этот раз легкий и даже патриотический репертуар и удерживались в высокой, патетичной ноте муки, предательства и распятия. Криминальный советник Генрих Мюльхауз не любил страстных ораторий, любой реквием вызывал в нем рефлекс неприязни, а иовские жалобы — сострадательную улыбку. Поэтому он был очень рад, что во время абонементного концерта на музыкальной сцене театра Лобе произошли по каким-то неизвестным причинам замены и вместо «Страстей по святому Иоанну» Баха зрители услышат Пятую симфонию Малера и увертюру Людвига Бетховена, а оркестром будет дирижировать сам Георг Дорн.

Вечер начался для Мюльхауза довольно неудачно. Его супруга надела на сегодняшний концерт большую, старомодную шляпу. Можно было бы это попытаться понять, если бы она никогда не была на концерте и если бы ее муж не обращал внимания на правила. Но это было не так. На концерты она ходила уже двадцать лет в компании мужа-полицейского, о котором можно было бы все рассказать, но не то, чтобы он не соблюдал законы и регламенты. Почему же она вообще потянулась сегодня за этим головным убором, если на каждом билете и плакате уже почти пятьдесят лет появлялись одни и те же слова: «Не разрешается высокочтимым дамам появляться в концертном зале в шляпах»? Это было необъяснимо, как и то, что билетер, впустивший госпожу Мюльхауз в зал, не обратил внимания на несоответствующий правилам наряд госпожи. Только посапывания и громкие замечания сидящих за ними особ просветили Мюльхаузу ошибку билетера. Он посмотрел на часы. Концерт должен был начаться через три минуты. Не вдаваясь в объяснения, он снял с головы жены шляпу и побежал к выходу, молясь, чтобы в гардеробе не было большой очереди. Его просьбы были услышаны. Когда протянул гардеробщику жетон, он услышал первый звонок. Предупреждение, видимое на каждом абонементе и плакате: «Во время музыки дверь остается закрытой», он помнил точно.

Поэтому он проводил взглядом гардеробщика, когда тот лениво раздвинул пальто, чтобы добраться до полок для шляп. В конце концов Мюльхауз получил специальный жетон, и тогда прозвенело второй раз. Он повернулся и хотел набраться сил, чтобы в последний момент вбежать в зал. Однако он этого не сделал. Замер. Перед ним стоял Эберхард Мок в сопровождении двух мужчин, чьи мрачные физиономии он уже где-то видел. Один из них, высокий и мощно сложенный, держал руку в кармане пальто. Она была наполнена. В ней был какой-то длинный, узкий предмет. Это могла быть дуло пистолета, а могло быть перо. Мюльхауз легко убедился бы в этом, если бы поднял тревогу. Он посмотрел на мужчину в плаще и сдался. В его голове возникла абсурдная мысль, что билетер и его собственная жена в своей адской шляпе были в сговоре с мужчинами. Его подозрительный полицейский ум не признавал, что это был тот совершенный случай, который помог Моку. Затем раздался последний, третий звонок.

Бреслау, воскресенье 23 марта 1924 года, половина восьмого вечера

На крыше театра Лобе на Лессингштрассе было очень холодно.