|
Он был хороший человек и сам когда-то смастерил ту самую лопату, с помощью которой и был теперь открыт его гроб, и, вполне возможно, он же выковал гвозди и молоток, которыми тот был запечатан. Алехандро вспомнил, каким был Альдерон — огромным, сильным и прекрасного здоровья человеком, что он, Алехандро, считал Божьим благословением, ниспосланным кузнецу в награду за честную рабочую жизнь. Они редко сталкивались до болезни, но Алехандро не раз обращал внимание на кузнеца, восхищаясь тем, с какой любовью заботился Карлос о семье, благодаря своему трудолюбию выбравшейся из нищеты и превратившейся в хорошую, зажиточную крестьянскую семью. Дочь удачно вышла замуж, а сыновья почти все время проводили в кузнице вместе с отцом. Жена Карлоса располнела, что тогда было признаком благополучия и очень шло к ее бурному нраву. Так что когда глава сего семейства впервые, раскашлявшись, выплюнул кровавый сгусток, он спокойно отнесся к этому. В конце концов, как потом кузнец сказал Алехандро, Бог всегда был к нему милостив, и у него не было причин думать, будто счастье от него отвернулось. Но прошло две недели, а кашель не стих, Карлос все чаще плевался кровью, и это уже не походило на обычную простуду. Жена лечила его отварами эвкалипта и трав, но облегчение если и приходило, то ненадолго. Нехотя, но Карлос отправился к местному цирюльнику, оказавшемуся достаточно умным, чтобы понять после быстрого осмотра: его скудных знаний здесь недостаточно. Лежа на земле рядом с трупом, восстанавливая дыхание, Алехандро вспомнил день, когда этот громадный человек, сняв шапку, переступил его порог в надежде на исцеление от своей непонятной, страшной болезни. Он заметно нервничал, не зная, как себя вести. В Сервере, где евреев хотя и недолюбливали, но гнать не гнали, еврейским врачам запрещено было лечить христиан. Так что Алехандро не обрадовался этому визиту, боясь рисковать благополучием своей семьи, которая жила в достатке, пользовалась в общине уважением — его младшие сестры уже все были удачно замужем, и только он один еще не думал жениться. Осторожность, с которой он встретил нового пациента, была более чем понятна. С тех пор как Алехандро отучился в медицинской школе в Монпелье, он не только не лечил, но ни разу больше не притронулся к христианину, и даже в школе имел дело лишь со шлюхами и заключенными, у которых не было другого выбора, а не с добропорядочными христианами. Если кто-нибудь донесет, что он нарушил закон, на его семью обрушится гнев церкви. Врач он был хороший, но по молодости — еще глуп, и, зная все это, он пожалел больного и не прогнал его, не понимая всех последствий такого решения. Как глупец, он принял у себя Карлоса Альдерона, вознамерившись помочь тому всем, что было в его силах. Он употребил все свои знания о легочных заболеваниях, применил все известные средства, включая кровопускание, клизмы и паровые ингаляции, но ничего не помогло. Скатав в трубку пергамент, он прикладывал его одним концом, как его учили, к груди больного, другим к уху. То, что он слышал, удивляло его несказанно, так как одно легкое дышало отлично, а в другом при каждом вдохе и выдохе слышались всхлипы и свисты. Конечно, он как врач понимал, что больно одно легкое, но подтверждения тому не находилось. «Если бы только можно было заглянуть к нему внутрь», — подумал он как-то в полном отчаянии. Беспомощный, он смотрел, как кузнец становится все прозрачнее, дух его ослабевает. Вскоре от него остались кожа да кости, и в конце концов он умер. Перекладывать тело на телегу, однако, оказалось нелегко, обоим, врачу и ученику, пришлось потрудиться, и Алехандро подумал, а не умер ли кузнец от какого-нибудь не замеченного никем телесного повреждения, вовсе не иссушившего его плоть. Прикрыв тело и лопату свежим сеном, они надели капюшоны, скрывавшие большую часть лица, в надежде, что их примут за крестьян, собравшихся на рынок. |
