По пути он заглянул в сияющий голубой облицовкой общественный туалет и, уединившись, попытался с помощью карандашного огрызка оставить на стене лаконичный автограф. Силуянова ждало глубокое разочарование: карандаш крошился и рассыпался, не оставляя никакого следа. Сева так расстроился, что, забыв и об основной цели своего прихода, покинул негостеприимное заведение и отправился дальше…

Анализируя в эту ночь силуяновскую энцефалограмму, Профессор Ван-дер Грааф был сильно обеспокоен. Он немедленно связался с психологом Бойлем-Мариоттом и попросил его прилететь как можно скорее.

— Землянин стал сильно тосковать, — говорил он, — его разрывают смутные желания, я начинаю опасаться за его здоровье. Необходимо создать для него более привычную обстановку…

Проснувшись утром и обнаружив себя все в той же комнате, Сева поморщился, натянул брюки и рубашку и снова отправился бродить по городу. А чем еще заниматься? «Пивка бы сейчас холодненького», — думал он, шагая по проспекту.

И вдруг, за ближайшим углом перед Севой открылся очаровательный вид: посреди пустыря, которого — чтоб мне лопнуть! — вчера здесь не было и в помине, стоял голубой фанерный ларек «Пиво». Возле него, прихотливо изгибаясь, шумела очередь. Сева со всех ног бросился к людям.

— Ребята! — закричал он. — Вас когда привезли? Вы тоже библиотечные?

Но никто не обратил на него внимания, только одно корпусная женщина окинула Севу холодным взглядом и строго произнесла:

— Много вас таких в знакомые набиваются… В очередь становись!

Силуянов не стал спорить и поскорее занял очередь за сереньким мужичком с канистрой. Наконец-то он мог спокойно вздохнуть! Атмосфера была привычная, разговоры все знакомые:

— …А за ним, значит, дед в плаще, за дедом на мотоцикле двое, потом вот в шлепанцах, за ним три женщины, потом э-э… таксист, а уж за таксистом — ты!

— Каво? Этот дед пришел, когда я уже с полчаса тут стоял! А занимал я за бабкой с бидоном…

Немного в стороне пятеро парней, расположившись кружком, прихтсбывали из трехлитровой банки. Когда пиво кончалось, один из них подбегал к ларьку, совал банку в окошко и, сплевывая в сторону очереди, говорил: «Уплочено уперед». Если очередь начинала попискивать, остальные четверо, засунув руки в карманы, подходили ближе.

Сева скоро совсем освоился, он сбегал на проспект, раздобыл какое-то подобие банки, тяжело вздыхая об оставшейся дома дюралевой канистре, и голос его вновь уверенно зазвучал в общем хоре.

Впрочем, стоять в очереди за пивом — не такое уж наслаждение. Стоит на минуту потерять бдительность, и можно пасть жертвой пронырливых старушонок. И вот уже тебе говорят, что за мужчиной стоял мужик, но он за тарой ушел, а за ним вот эти двое, потом девушка, а уж за девушкой — ты. Но редкозубая девушка в сапогах-чулках на босу ногу заявляет вдруг раскатистым басом: «Не помня я ево, за мной Серега-крановщик стоял». Самое главное здесь — не спорить. Делаешь тупое, если в этом есть необходимость, лицо и соглашаешься: «Правильно. А я что говорю? Тут майор стоял, переодеваться пошел…» После этого предлагаешь совсем другой вариант, в котором ты стоишь впереди всех перечисленных лиц.

Добравшись до середины очереди, Сева изрядно утомился. «Черт его знает, что такое, — думал он, — лучше бы я с профессором поговорил, у них, небось, с этим просто — раз, два — и литр пива. А тут стой как проклятый, да еще оттереть норовят».

Больше всего раздражали его внеочередные. Вон опять этот патлатый с банкой полез в окошко! Сева так возмутился, что даже крикнул: «Кончай наглеть!», о чем сразу пожалел, потому что четверо сейчас же направились к нему.