И собрались они побежали оба-два: Яшка да Сысой. Задами побежали, огородами, топкими от осенних проливных дождей пожнями, притрусанными вчерашним необильным снегом. Добежали они до прилеска в три погибели согнутыми - не сразу при думаешь, кем. А согнулись они для того, чтобы вдруг да сатане было сыздали трудно догадаться, что в тайгу, в сторону Каменцова распадка, зачем-то поспешно побежали люди.

За елями-соснами они, конечно, разогнулись и уже заторопились по-путевому.

Вот они мерят широкими шагами тайгу и каждый в себе думает:

«Башка ли, чо ли, у меня с места сдвинулась? - это об себе Яшка гадает. - Что ежели никакого следа в распадке не окажется?»

А Рептуха соображает:

«Ежели в распадке никакого следа не окажется, башку я Ундеру поставлю на место!» И что?

Забежали они за Синтепову излуку - и оба окосели: тут оно, Матвеево тело. Тут! Никуда не делось. Как упал Лешня пронзенной грудью на горячее кострище, так и лежит. Только снежком его малость припорошило...

Ундер с Рептухою поначалу глаза-то на покойника таращили, а потом друг на дружку повели. Столкнулись они меж собою таким страхом, ровно в другом разглядели вдруг живого Матвея. Так и заледенели оба! И стоять бы им замороженным до самого судного дня, кабы не возьми да не ухни на сосне ушастый пугач:

 - У-ух!

Вот тогда и схватились Ундер с Рептухою выламывать по тайге колени - ажно ствольё перед ними врассыпную! По колдобинам-буревалам прокатились они, ровно по зеркальному льду озерному. Только вж-жик... и вот уж леса нету. И вот уж собачьим брехом от деревни потянуло.

Остановились. Вспомнили оба, что они все-таки не кой из чего сделаны: не очеса щипок да не дерьма шлепок. Чего уж так на людей-то, и без того перепуганных, лешаками из тайги налетать, переполох творить. Мало ли какой беды среди буйного страха проданная Матвеева душа натворить может. Нет, нет. С чертями шутки плохи.

Зашептались об этом Яшка с Сысоем, заподдакивали один другому. И согласились они на том, что, покуда солнце еще высоко, им следует воротиться в распадок, забрать Лешнево тело и скрытно доставить его до церковного батюшки Ларивона: пущай-ка святой отец решает за них, что делать дальше.

Не побоялись милые, воротились. Воротились они до Каменцо-ва разлога и что ж вы думаете? Лучше бы им, бедным, на этот раз да проснуться каждому дома на печи, чтобы все ими увиденное оказалось бы только-натолько живым сном.

Нету! Нету в распадке Лешнева тела! Нету, как не бывало.

Будто бы сто лет прошло с того дня, когда мужики наши его тут видели. Кострище есть, шалаш имеется, а тела нету. И даже место, где оно лежало, вчерашним припорошено. Но самое острое для живописания умственных картин то, что поодаль от кострища, в глубине распадка, чернеется огромная лепеха спекшейся в камень земли...

Сорок лёт назад, когда черти первоначально Лешню забрали, ладно, холера с ним. И двадцать лет назад - тоже ладно: пропал в тайге второй Лешня - туда ему и дорога. Ни тот, ни другой селянам особой заботы не оставили. А вот нынешний! Этот-то ведь раздвоился! Для какой нужды? И вообще... Кто они такие - Лешни? Может, они вовсе и не люди?! Может быть, какому-то бесу понадобилось расплодиться собою через людей? Зачем, опять же?

Вот видите, и у нас с вами голову успело заложить всей этой чертовщиной. Каково же было Рептухе с Ундером, ежели тогдашние человеческие мозги на добрую половину были еще со мхом перемешаны? Вот и подумалось им тогда: вдруг да Матвеева проданная душа появилась в деревне только лишь затем, чтобы Марфу окончательно совратить да оставить в деревне после себя очередного Лешню?

Много еще чего поналалакали тогда мужики на Матвея, поку-да-крупной рысцою в четвертый раз за день меряли одну и ту же таежную тропу.